Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных

Учитывая наши масштабные дискуссии и чувствительность наиболее серьёзных членов группы к проблемам угнетения людей, где-то к середине семестра я поднял вопрос, который оказался более спорным, чем всё, что мы обсуждали до этого. Говоря об идеологии угнетения и вытеснения широких социальных групп «других», я выдвинул аргумент, что мы, люди, создаём «других» — не только других людей, но также животных и бо́льшую части природного мира. Я утверждал, что наши идеологические шоры позволяют нам обращаться с животными, как с обычными вещами, на основании их видовой принадлежности, что очень похоже на то, как шоры расистки позволяют ей дегуманизировать небелых [201] людей на основании их принадлежности к тому, что понимается как «раса». Этот предрассудок, продолжал я, основан на точно таком же системном угнетении, которое движет расизмом, сексизмом и другими «измами», и мы должны воспринимать его так, если хотим хоть чего-то добиться. Моё утверждение, что стоит более серьёзно задумываться о животных, вызвало жаркие дебаты в группе. Некоторые открыто посмеялись над моим предложением; некоторые самоустранились от участия, надулись и предались фрустрации; другие же горячо спорили, что заботиться о проблемах животных нет необходимости.

В частности, один студент рассказал о своей текущей работе в правозащитной группе и с жаром утверждал, что страдания человека так остры, настолько распространены, и положение людей так невыносимо плачевно, что нам сперва надо разобраться с проблемами человеческих страданий во всём мире, прежде чем мы сможем хотя бы начать задумываться о животных. Более того, доказывал он, животные на самом деле даже не осознают своих страданий. «Зачем беспокоиться об освобождении животных, когда освобождение нужно людям и когда люди лучше понимают ощущение свободы?» — спросил он. Несколько студентов поддержало эту точку зрения, и несмотря на широкий круг вопросов, которых мы касались ранее на занятиях, эта дискуссия была одной из самых спорных и накалённых. Это было одно из немногих занятий, на котором люди чуть ли не кричали друг на друга, что тем более удивительно в стенах университета вроде нашего, где, как правило, царят буржуазные нормы вежливости. Многие студенты с готовностью принимали понятие несправедливости расовой иерархии, поэтому было интересно, что они по большей части не желали усомниться в несправедливости иерархии видов.

После этого занятия я почувствовал едва заметное изменение отношения некоторых студентов ко мне. Они едва привыкли к перспективе получить в профессоры социального анархиста, так теперь он оказался ещё и анархистом, который — невероятно! — защищает права животных, отказывается их есть и носить в качестве одежды. Социальный анархизм? Конечно, это они могли проглотить. Им нравились бархатные революции, личная свобода, они даже могли допустить идею общественного блага. Но веганство? Некоторые из них сказали, что я не похож на вегана, и, в довершение ко всему, веганство — это «хипповое дерьмо», настолько чуждое лайфстайл-политиканство, что оно не стоит их внимания. И вот он я, не только настоящий анархист во плоти, но и настоящий анархист-веган во плоти. Реакция была такой, что я засомневался, не появился ли у меня третий глаз на лбу.

Я рассказываю эту историю, потому что она, на мой взгляд, хорошо иллюстрирует, как многие люди в прогрессивном и более широком политическом левом движении воспринимают этическое веганство — или даже идею о том, что права животных имеют значение в более масштабной борьбе против угнетения. Мои студенты, настаивавшие, что необходимо сперва решить проблемы людей, по моему опыту не являются исключением. Хотя некоторые люди настроены против идеи уделить внимание вопросу животных в рамках борьбы против угнетения, то, с чем сталкивался я, — не совсем враждебность... Это скорее врождённая рефлективная защитная реакция, ворчание, которое обычно сопровождается пренебрежительным закатыванием глаз или жестом, которым отмахиваются от назойливой мухи. Это дополняется укоренившемся сомнением по поводу этой «ерунды», которая подразумевает, будто любой, кто поднимает данный вопрос, заходит слишком далеко или оторвался от общепринятой реальности. Можно было бы ожидать, что люди из других освободительных движений — те, что якобы готовы к борьбе за самых угнетённых — будут способны принять хотя бы отчасти эти идеологические различия, но, кажется, они довольно болезненны. Множество людей стремятся отмахнуться от тебя раньше, чем услышат аргументы в защиту животных, лишь бы не подхватить твоих зоозащитных тараканов. В действительности эта осторожная реакция, вероятно, связана с внутренним чувством «я-не-такой-псих-как-ты», возможно, потому что никто не хочет, чтобы его движение или проект было скомпрометировано ассоциацией с сумасшедшими зоозащитниками из ПЕТА, которые любят наряжаться в костюмы цыплят, чтобы привлечь к себе внимание.