Советская поэзия. Том второй

Пришло прозренье в дальнем далеке:
как мало я пожил с тобой, как мало
твою ладонь я грел в своей руке,
как много задолжал тебе я, мама.

И по своей, и по чужой вине:

мне рано в жизни выпала дорога.
И часто снится, снится часто мне,
что я у твоего стою порога.

Стою и оправдания слова

невнятно бормочу, почти рыдая…
А у тебя, ах, мама, голова
уже совсем, совсем почти седая.

Ты на меня, печальная, в упор

глядишь, не начиная разговора…
О, молчаливый матери укор!
На свете тяжелее нет укора.

— Прости… — я в тишине произношу. —

Прости, что добротой твоей беспечно
дышал я — так, как воздухом дышу…
И это, мне казалось, будет вечно.

Но от тебя и дома вдалеке

пришло прозренье все-таки: как мало
твою я руку грел в своей руке,
как много задолжал тебе я, мама!

1976

Поэт

Поведай тайну мне, Природа:
ты, в череде бегущих лет,
зачем кого-то из народа
венчаешь званием — Поэт?

И наделяешь даром скорби

и ликования, любя?…
И мне ответил голос горний:
— Затем, чтоб выразить себя.

Поэт — мой слух. Поэт — мой голос.

Он говорит — я говорю.
Поэт — мой самый спелый колос
из тех, которые творю.

И самый хрупкий и ранимый,

и самый твердый… Если ж — нет,
ищи ему другое имя —
любое! — это не Поэт.

1976

СЕМЕН ГУДЗЕНКО (1922–1953)

^{158}

«Прожили двадцать лет…»

Прожили двадцать лет.
Но за год войны
мы видели кровь
и видели смерть —
просто,
как видят сны.
Я все это в памяти сберегу:
и первую смерть на войне,
и первую ночь,
когда на снегу
мы спали спина к спине.
Я сына
верно дружить научу, —
и пусть
не придется ему воевать,
он будет с другом
плечо к плечу,
как мы,
по земле шагать.
Он будет знать:
последний сухарь
делится на двоих.
…Московская осень,
смоленский январь.
Нет многих уже в живых.
Ветром походов,
ветром весны
снова апрель налился.
Стали на время
большой войны
мужественней сердца,
руки крепче,
весомей слова.
И многое стало ясней.
…А ты
по-прежнему не права —
я все-таки стал нежней.

Май 1942 г.

Перед атакой

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим
можно плакать, —
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед.
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год,
ты, — вмерзшая в снега пехота!
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.

1942

«Я был пехотой в поле чистом…»