Советская поэзия. Том второй

Я знаю так хорошо свою тоску по всему, что так далеко, —
Как знает слепой квартиру, где прежде жил…

Я не вижу, не различаю даже движений своих,

Предметы прячут свой облик, избегая сближенья со мной,
Но безупречно, и точно, и беспрепятственно, — сам,
Не спотыкаясь, я двигаюсь там,
Существую там,
Быть может, как те самозаводящиеся часы:
Даже после того, как стрелки у них оторвут,
Часы все равно идут, не показывая уже никогда
Ни число часов, ни число минут…

И, качаясь меж одиночеством и темнотой,

Я упорно хочу разложить, расщепить тоску,
Словно химик, хочу подвергнуть анализу и понять
Природу тоски и глубокую тайну тоски.
Но идея моя, и попытки мои, и старанья мои
Вызывают смешок воды в водостоке, в дали,
В такой немыслимой дали,
В такой неслыханной дали.

Какая-то пташка-мещанка с помощью жидких рулад

Пытается в песне без слов свой жалкий удел воплощать, —
В такой неслыханной дали,
В неосязаемой дали.

Слова начинают мой дух оскорблять,

Потому что мне слышатся их голоса
В неосязаемой дали,
В такой мучительной дали.

Я хожу от стены к стене, и звук шагов

Доносится издалека, возникая, словно строка,
В такой мучительной дали,
Всепоглощающей дали.

Я, конечно, совсем не слепой,

Но смотрю и не вижу вокруг
Ничего, никого,
Потому что
Зрению свойственно отторгаться от нас
И углубляться в даль до упора в грань,
От которой мы так сейчас далеки,
Так немыслимо далеки.
Нестерпимо так далеки.

И нам самим бежать за собой,

И нам самим себя не догнать,
И нам самим себя не достичь…

И не это ли разве тоска?…

4–5 февраля 1964 г.

Ереван

Секретарь бога Перевод В. Микушевича