Советские силовики

Устинова положили на третьем этаже в Центральной клинической больнице, где в люксе на четвертом этаже обосновался тяжелобольной генеральный секретарь. Черненко периодически укладывался на больничную койку. Немного подлечат, он выйдет.

Огорченный Константин Устинович пошел навестить Дмитрия Федоровича: что же он так расхворался? Устинов, лежа на больничной койке, утешал генсека:

— Держись, Костя! Ну, ты давай, не поддавайся. Ничего, все пройдет, все нормально. Твоя болезнь обязательно отступит. Нам не пристало сдаваться…

— Ты-то как сам?

— Я пробуду дня три-четыре, оклемаюсь — и на службу, хватит тут лежать. Работы невпроворот, дел уйма.

А через четыре дня его не стало.

Лечение не давало эффекта. Несмотря на проводимую терапию, у Дмитрия Федоровича шел инфекционный процесс вирусного происхождения. Начала увеличиваться аневризма аорты, что грозило разрывом сосуда и мгновенной смертью. Пришлось оперировать. Операция протекала тяжело — массированное кровотечение. Обычное переливание крови не помогало, прибегли к прямому переливанию. Подошла кровь присутствовавшего в операционной анестезиолога, его сразу положили на стол.

Несмотря на усилия медиков, Устинов погиб от нарастающей интоксикации. Заболевший одновременно с ним министр национальной обороны Чехословакии генерал армии Мартин Дзур пережил его на три недели.

«Умер Устинов, — записал в дневнике заместитель заведующего международным отделом ЦК Анатолий Черняев. — Хоронят обыденно. Видно, не хотят “акцентировать”».

Черненко на похороны не пришел, хотя смерть Устинова была для него сильнейшим потрясением. Этот удар был сильнее, чем смерть Брежнева.

— Дмитрий Федорович, я от тебя этого не ожидал, — с горечью произнес он.

Но врачи запретили ему присутствовать на похоронах из-за сильного мороза.

Пока веселый, мажорный, заводной Устинов был рядом, Черненко еще бодрился. Потеряв надежного соратника, он совсем сник. Ему самому жить оставалось считаные недели.

Дмитрий Федорович ушел из жизни тогда, когда настала его очередь встать во главе партии и государства. Если бы странная болезнь не свалила министра обороны, история Советского Союза сложилась бы иначе. В марте 1985 года генеральным секретарем ЦК КПСС стал бы не Михаил Сергеевич Горбачев, а Дмитрий Федорович Устинов — веселый, напористый, властный, абсолютно уверенный в себе и в отличие от коллег по политбюро свободный в проявлении своих чувств и эмоций.

Часть пятая НОВАЯ ВЛАСТЬ И СТАРЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ

ЯЗОВ. ПОСАДКА НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ

28 мая 1987 года спортивный легкомоторный самолет «Сессна-172 Скайхок» восемнадцатилетнего авиалюбителя из Федеративной Республики Германия Матиаса Руста преспокойно долетел до Москвы.

После неудачной попытки приземлиться на брусчатке Красной площади Руст сел на Москворецком мосту и подрулил к Покровскому собору. Система противовоздушной обороны не помешала ему долететь до Кремля.

Бывшему руководителю Москвы Николаю Григорьевичу Егорычеву, который за двадцать лет до этого, летом 1967 года, выразил на пленуме ЦК озабоченность состоянием противовоздушной обороны столицы, позвонил бывший заместитель командующего Московским округом ПВО:

— Как вы были правы, Николай Григорьевич…

Потом выяснилось, что самолет Матиаса Руста был обнаружен дежурной радиолокационной станцией 922-й отдельной радиолокационной роты, находившейся на берегу Финского залива. Информацию передали на командный пункт радиотехнического батальона, командный пункт радиотехнической бригады и разведывательно-информационный центр дивизии противовоздушной обороны в Таллине. А дальше началась цепь ошибок — результат безалаберности и разгильдяйства, которые позволили немцу преспокойно долететь до самой Москвы.

Весть о приземлении немецкого самолета в центре столицы застала генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева в Берлине на заседании Организации Варшавского договора. Он был потрясен: как это могло произойти? Воспринял громкую историю как личное унижение.

На заседании политбюро Горбачев негодовал: приземление Руста на Красной площади — пощечина стране и армии, сигнал неблагополучия в обеспечении безопасности и безответственности в высшем командном составе.

Он обратился к первому заместителю министра обороны генералу армии Петру Георгиевичу Лушеву:

— Вам об этом доложили?

— Нет. Я об этом узнал после посадки самолета в Москве.

Горбачев не выдержал:

— Узнали от ГАИ?

Генеральный секретарь констатировал:

— Произошло событие, которое по своим политическим последствиям превосходит всё, что было в прошлом… Речь идет об утере веры народа в нашу армию, в то, ради чего он пошел на многие жертвы. И это надолго. Нанесен также удар по политическому руководству страны, его авторитету.