Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

Впрочем, даже если какому-то ветерану удавалось заручиться поддержкой вышестоящих органов, исход просьбы, обращения или жалобы все еще оставался писаным вилами по воде. Местные власти могли решить, что у них нет ресурсов[195], что заявитель на деле не нуждается в помощи[196], что жалоба не обоснованна[197]. У местных властей просто не хватало сил и средств, чтобы учесть привилегии и права каждого ветерана. Рассуждения о том, что их слишком много, чтобы можно было помочь всем, бывшие фронтовики слышали очень часто[198]. В таком контексте поддержка вышестоящих органов никак не могла быть гарантией изыскания необходимых ресурсов. Например, в июне 1945 года инвалид войны Докторов подготовил обращение к председателю горисполкома города Чебоксары с просьбой помочь ему с жильем. Чиновник согласился, оставив на обращении резолюцию: «Товарищ Дмитриев! Просьбу выполнить». Соответственно, начальник горкомхоза, которому и была адресована упомянутая резолюция, тоже поддержал просителя, написав начальнику горжилуправления: «Товарищ Абрамочкин! Внесите в список». Однако последний, как оказалось, возражал. Зная о ситуации с жильем, сложившейся в городе, он снабдил письмо Докторова еще одной, окончательной, резолюцией: «В ходатайстве отказано в связи с отсутствием квартир»[199].

Еще одной неприятностью могло стать получение совсем не той помощи, о которой ходатайствовал заявитель. Инвалид войны мог, например, попросить в местном собесе пару брюк и мужское пальто, а вместо этого получал юбку и женский плащ; одновременно кому-то из его товарищей, напротив, выдавались мужские брюки вместо заказанного им платья для жены[200]. По логике местных чиновников, брать нужно было то, что дают: ведь потом на барахолке все полученное можно будет выменять на то, что действительно требуется[201]. Порой бывало и так, что в помощи не отказывалось, но вот принять ее попросту не было никакой возможности. Например, когда инвалид войны И. А. Половикин из Костромской области после долгих бюрократических проволочек наконец-то получил желанные дрова для своей печки, забирать их нужно было за двадцать километров от его дома, а транспорт при этом не предоставлялся[202].

Иногда решение проблем затягивалось из-за конкуренции за скудные ресурсы, от притязаний на которые никто упрямо не хотел отказываться. Наиболее частые конфликты такого рода возникали из-за жилья. Подавляющее большинство (73 %) жалоб от демобилизованных солдат, поступивших в прокуратуру Московской области в июле и первой половине августа 1945 года, касались именно этой проблемы. Многие ветераны добивались выселения новых жильцов из комнат или квартир, в которых они проживали до войны и на возвращение которых имели законное право[203]. Хотя, как правило, их усилия венчались успехом, были случаи, когда им приходилось годами бороться за собственную жилплощадь. Такие ситуации возникали там, где квартира или комната, занимаемая фронтовиком в довоенную пору, в его отсутствие передавалась либо лицу с равноценными правами или серьезными связями, либо учреждению, которое могло претендовать на бо́льшую важность, чем какой-то отдельный ветеран.

28 июня 1945 года Совет народных комиссаров Советского Союза разрешил властям Украинской ССР допускать отступления от нормы, требовавшей возвращать демобилизованным воинам их прежнее жилье; если их квартиры оказывались занятыми кем-то из высших эшелонов советской интеллигенции, то возвращение не предусматривалось. Вместо этого остававшихся ни с чем ветеранов из таких городов, как Киев, Львов или Черновцы[204], предлагалось «при наличии возможности» обеспечивать другим жильем. Аналогичный конфликт статусов имел место в ситуации, когда довоенное жилье ветерана было передано какому-нибудь известному военачальнику[205].