Читаем Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991 полностью

Тем не менее принятие первой позиции не означает полного отрицания взглядов Донченко. Многие более поздние историки – как западные, так и российские, чьи антисталинские убеждения не вызывают сомнений, – придерживались аналогичных взглядов. «Для многих солдат, – пишет Шейла Фицпатрик, – армейская служба во время Второй мировой войны стала хорошим социальным лифтом». Используя открываемые ею возможности, многие бывшие крестьяне присоединялись к городскому рабочему классу. А те солдаты, которые, успешно продвигаясь, вступали еще и в партию, после 1945 года становились руководителями и управленцами. На смену межвоенной модели, в рамках которой сталинская элита вбирала в себя «наиболее сознательных» рабочих, теперь пришло «назначение ветеранов, ставших партийцами в окопах, на ответственные должности»[609]. Аналогичным образом и Дональд Фильцер пишет о «нежелании демобилизованных крестьян возвращаться в свои деревни и села»: по его словам, «крепостному праву» колхозной жизни они предпочитали работу в промышленности, которой обзаводились благодаря своему ветеранскому статусу[610]. Причем таких людей можно было встретить не только на заводах и фабриках: даже престижный Литературный институт имени А. М. Горького в Москве был, по словам Николая Митрохина, полон демобилизованных «крестьянских парней», которые изо всех сил и всеми доступными средствами боролись за то, чтобы остаться в столице в новом статусе (и в новых квартирах)[611].

У историков есть веские основания доверять тому, что на первый взгляд может показаться советской пропагандой: ветераны-фронтовики на самом деле доминировали в партии; кто-то из них действительно выдвинулся на руководящие посты в партийных, правительственных и экономических структурах, где их окопные манеры нередко раздражали современников; а многие вправду распрощались со своими деревнями, становясь рабочими или даже писателями, что в советское время считалось очень престижным занятием. Социальный успех, как бы мы его ни определяли, превратился в бесспорную часть жизненного опыта советских ветеранов в послевоенные десятилетия. Тем не менее открытым остается вопрос о том, насколько заметными и значимыми подобные достижения виделись в коллективной траектории ветеранской жизни. Столь же важным кажется и выяснение того, чем именно обусловливались все упомянутые процессы – либо последствиями войны, либо же более масштабными трансформациями, начавшимися задолго до вторжения немцев в 1941 году.

В этой главе предлагаются ответы на некоторые из затронутых выше вопросов. Ее открывает анализ конкретного кейса фронтовички, которая сделала блестящую послевоенную карьеру, причем на некоторых ключевых развилках продвижению этой женщины способствовали неформальные аффирмативные практики, действовавшие в отношении ветеранов. Вместе с тем, остерегаясь считать эту историю типичной историей успеха, мы должны будем принять во внимание и многочисленные препятствия, затруднявшие социальную мобильность ветеранов в послевоенные годы. Следуя наставлению историка-медиевиста – которая анализировала, впрочем, совсем иной контекст, – при изучении социальной мобильности важно «уравновешивать примеры успешного карьеризма примерами индивидуальной деградации». Кроме того, полнота нашей картины должна обеспечиваться обязательным учетом социального положения до призыва в армию, а также поколенческих, гендерных и этнических различий[612].

Итак, попробуем разобраться со всем этим на примере отдельно взятой человеческой судьбы. Ирина Богачева, на мемуары которой я буду опираться, родилась в 1920 году на Брянщине в «простой крестьянской семье». Детство она провела в родном селе, а затем семья переехала в Донецк, в промышленный район Донбасса, где ее отец нашел работу. В манере, вполне типичной для крестьян, которые стремятся повысить свой социальный статус, ее семья поощряла обучение детей; несмотря на крайнюю бедность, Ирина смогла с отличием завершить весь курс среднего образования – так называемую «десятилетку»[613]. Выдающиеся академические достижения позволили ей без экзаменов поступить в Воронежский государственный университет, где она вместе с подругой выбрала физико-математический факультет. Живя на скудную стипендию, девушка, тем не менее, преуспевала не только в учебе, но и в спорте: она достойно выступала в лыжных гонках и легкоатлетических соревнованиях. Но 22 июня 1941 года, за неделю до выпускного экзамена, вермахт напал на Советский Союз, навсегда изменив жизнь Ирины – как и жизни миллионов других людей[614].

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги