Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

В студенческо-ветеранском сообществе имелось также выраженное меньшинство новых студентов, отличавшихся особой предрасположенностью к социальной мобильности; это качество, разумеется, было обусловлено их былой армейской службой. Речь идет о тех самых «крестьянских ребятах», которые не только доминировали в Литературном институте, но и ощутимо присутствовали в других местах. Михаил Горбачев сообщает, что ветеранов «рабоче-крестьянского происхождения» приоритетным образом зачисляли в Московский государственный университет; замысел государства состоял в том, чтобы «оптимизировать» социальный состав студенчества[634]. Ветераны из более образованных семей считали, что с этими «социальными альпинистами» у них мало общего[635]. Что же касается тех студентов, кто к ветеранам не принадлежал, то наличие подобных социокультурных различий в вузах их раздражало, вплоть до открытой неприязни к бывшим бойцам. Сыновья и дочери советской элиты нередко морщили носы и посмеивались над «выскочками» в обносившихся гимнастерках, явно забывая о том, что их собственные родители имели аналогичное происхождение и поднялись только благодаря сталинской «революции сверху» и чрезвычайной «текучке» кадров, вызванной кровопусканиями «великих чисток». Вот фрагмент воспоминания дочери одного из таких выдвиженцев: «На исторический факультет охотно шли фронтовики особой породы – те, кто в армии стали комсомольскими и партийными функционерами. Война привила им вкус к власти. Оказавшись после войны в Москве, где они намеревались жить всю оставшуюся жизнь, они в большинстве своем стремились к одной и той же карьерной лестнице: университетский диплом (как правило, по специальности „история СССР“ или „история КПСС“) ради получения должности в партаппарате. Исторической наукой они не интересовались, жгучих вопросов себе не задавали, критически мыслить были неспособны. Учились, чтобы стать руководителями. Даже любовную записку не могли написать как следует. Одна моя подруга получила на вечеринке такое послание: „С этой лентой в волосах ты еще красивше…“ Простонародное словечко решило судьбу записки – она пошла по рукам как образец лирики наших фронтовиков»[636]. Однако иронию вскоре сменила тревога, так как влияние ветеранов в студенческих сообществах понемногу начало превосходить их численный вес. Вернувшиеся солдаты, как правило, были старше остальных студентов; их выделяла армейская форма, которую они продолжали носить как из соображений гордости, так и из-за отсутствия другой одежды; эти люди держались вместе, зачастую скрепляя свое «фронтовое братство» бутылкой водки[637]. Другим студентам оставалось только дивиться их цинизму и количеству потребляемого спиртного[638].

Несмотря на свою немногочисленность, эти сплоченные группы напористых студентов-ветеранов политически доминировали во многих академических институциях. В Горьковском государственном университете демобилизованные бойцы были более чем заметны, хотя составляли менее 9 % числа поступивших в 1948 году[639]. Университетская газета преподносила ветеранов в качестве образцов для подражания, на которые следует равняться другим студентам. Как правило, именно они возглавляли комсомольские и партийные ячейки[640]. Аналогичная ситуация сложилась и в Московском государственном университете[641]. Эти явления отражали масштабный сдвиг, происходивший внутри партии: она все больше превращалась в организацию бывших фронтовиков[642]. После 1945 года в партийных рядах обозначились две группы ветеранов: те, кто были коммунистами (членами или кандидатами в члены) еще до войны, и те, кто присоединился к партии после 1941 года – в основном на передовой. В первую группу входили оставшиеся в живых 600 588 коммунистов, служивших в вооруженных силах на момент начала войны, и те 1 678 377 человек, которые позже влились в армейские партячейки из гражданских парторганизаций[643]. Вторая группа состояла из оставшихся в живых представителей тех 3 900 000 солдат и матросов, которые получили кандидатский статус за время войны[644]. В совокупности численность этих групп к концу боевых действий достигла 4 200 000 человек, что составило около 72 % списочного состава партии[645].

Учитывая общую численность партийных рядов, а также ужасающие потери, особенно в начале войны, большинство ветеранов-коммунистов приходилось на долю тех, кто стал партийцем на фронте, то есть на недавно принятых кандидатов и членов[646]. В неопубликованной внутрипартийной статистике содержится довольно подробная социологическая разбивка этой группы, которая показывает, что массовая выдача партбилетов на передовой не нарушала, а, напротив, закрепляла довоенные тренды, характеризовавшие партийное членство[647]. Как и в довоенные времена, русские составляли избыточно представленное партийное большинство: в 1939 году на их долю приходились лишь 58 % советского населения, но при этом среди тех, кто стал коммунистом в годы войны, им принадлежал 71 %.