Переписка 1915 г. между двумя эмигрантами-большевиками, Владимиром Лениным и Николаем Бухариным, где они спорили о революционных перспективах и стратегиях, дает возможность ощутить аромат времени, их надежд и образа мыслей. В это время Ленин, как и Бухарин (романтический революционер, на 10 лет моложе его), был абсолютно вовлечен в перспективу будущей революции в Европе или даже в мировом масштабе. Они готовились сыграть решающую роль в ней, со всей серьезностью обсуждая возможность прибегнуть к угрозам «революционного вторжения» в Германию, для того чтобы защитить революцию, расходясь лишь по вопросу, должны ли быть к этому привлечены немецкие левые. Бухарин считал, что это необходимо: иначе существует риск возникновения националистического единения Германии и «вторжение» провалится.
В перспективе европейской революции Россия выглядела для них второстепенной проблемой. И Ленин, и Бухарин хотели понять, действительно ли невозможно установление социализма в России (как это утверждалось большинством)? Согласно Бухарину, это было возможно, если бы революция произошла одновременно в нескольких странах. Но если она должна быть панъевропейской, то России предстояло стать одной из частей более широкой организации; в любом случае национальной идентичности надлежало раствориться [113].
Из этой их переписки видно, что революционная стратегия, и не только в России, продиктована... «большевиками», что на тот момент означало объединение европейских революционных партий в новой международной организации, поскольку II Интернационал был мертвым, а его вожди - несостоятельными. Произошел поворот к левым - туда, где такие большевики, как Ленин, руководили процессом.
Философия здесь была скорее утопической и, видимо, подразумевала некий «красный империализм». Но поскольку сцена настоящих и будущих событий была мировой, Россию (в которой, как все соглашались, не было социалистического потенциала) не помещали в центр событий, не ища каких-либо экспансионистских преимуществ от гипотетического иного варианта. Установка Ленина на революционный потенциал Европы просуществовала до запуска НЭПа в Советском Союзе. С отливом революционных идей в Европе лихорадочный поиск союзников, который шел в стране, охваченной кризисом, вызванным отнюдь не силой, а повышенной уязвимостью нового российского режима, был прекращен. Иной ленинизм занял место своего предшественника.
1917-й: основные позиции.
Имея все это в виду, мы можем прыгнуть вперед, в 1917-й, - год, в котором была очень славная весна и очень суровая осень. Поражают краткость и интенсивность этих двух времен года, а также контраст между
ними, хотя, конечно, в этом сильно концентрированном отрезке истории было больше чем две части.
Искрящаяся революция, которая произошла в России в феврале - марте 1917 г., полна необычных черт. Царскую аристократию на самом деле никто не свергал: она исчезла со сцены посреди войны, без какой-либо очевидной альтернативы. Дума, у которой был нулевой авторитет, не могла претендовать на власть. Она просто создала вместе с представителями Советов рабочих и солдатских депутатов Временное правительство и затем ушла с публичной политической сцены. Правительство не было ей подотчетно и долго не продержалось - каждые два месяца формировался кабинет нового состава.
Поскольку здесь мы касаемся только основных факторов, мы должны сразу отметить появление и последовательное исчезновение трех основных политических игроков. Первый - Советы, чьи руководители -
Советы, впервые возникшие в 1905 г., были фактически единственной структурой, напоминающей государственную власть. Однако их руководители не стремились брать власть в свои руки, потому что, согласно их идеологии и аналитике, будущий режим должен был быть либеральным. Две социалистические партии заняли места в правительстве благодаря Советам, но были сбиты этим обстоятельством с толку. Например, меньшевики (в большинстве традиционные марксисты) строили всю свою стратегию, основываясь на идее невозможности социализма в России. Для них единственным путем развития были капитализм и демократия, а союзником - имущий класс (средний класс, говоря сегодняшним языком).