Совиная башня

Венцеслава стояла ровная, неподвижная, словно каменный столб, а Здислава улыбалась широко и радостно.

– Лебёдушка, сокровище моё, детонька родимая, – запричитала Щенсна. – Как же так, дитятко, кровинушку родимую, да ведьме проклятой в руки? Венцеслава, радость моя, солнце моё ненаглядное, не делай этого, Создателем молю, Константином-каменоломом заклинаю, супругой Лаодикой и дочерью его Макарией, не твори греха.

– А что тогда со мной будет, милая Щенсна? – тихо спросила Венцеслава, взглянув на свою старую служанку. – Что со мной станет, когда Охотники или Тихая стража опять решат обвинить меня в своих бедах? Им нужна жертва, а другой, кроме меня, они найти не в состоянии.

Рука скользнула по животу, огладила его округлость.

– Я же не убиваю его, верно? – помотала она головой. – Он будет жить. Слышишь, старуха, я соглашусь. Вы поселитесь в деревне во владениях моего отца, я буду оплачивать все расходы, мой ребёнок получит образование, достойное князя…

– Нет, девиса, – перебила её Здислава. – Не так. Я саберу ребёнка с собой и унесу туда, где ты нас не найдёф, – слово летело за словом, как щепки под ударом топора. – Ты никогда его не увидиф боле. Ты не даф ему имени, ты не прифмёф его к сердсу. Он будет мой и только мой.

Венцеслава не нашла что сказать. Она вдруг отвела в сторону руку, точно потеряла что-то, и догадливая Щенсна схватила госпожу за эту руку, поцеловала её пальчики.

– Мы придумаем что-нибудь, драгоценная моя, – забормотала служанка. – Что-нибудь да придумаем, как-нибудь выкрутимся. Отец твой к королю пойдёт, защиты попросит. Твой отец – великий человек, не кто-нибудь, а князь, советник Старшей Совы, ему король не откажет…

– Мой муж был великий человек, – проговорила Венцеслава отстранённо. – Но Тихая стража захотела избавиться от Охотников, и вот уже мой муж в темнице, и Создатель знает, казнят его или отправят на рудники Холодной горы, да только никогда ему больше не узнать воли. Я дочь советника Старшей совы, но меня уже месяц держат пленницей в собственном доме, ребёнка моего клеймят позором, как и всю мою семью. Стоило отцу потребовать моего развода с Идульфом, как меня обвинили в колдовстве. Якобы это я помрачила разум мужа и втянула его в сговор с ведьмой. Так как мне спастись, Щенсна? Кто выше Тихой стражи и Охотников? У кого есть хоть какая-то власть, чтобы спасти меня? У моего отца такой власти нет… скоро меня и всю мою семью отправят на эшафот, если я не избавлюсь от этого ребёнка и…

Слёзы потекли по её щекам, но никто не произнёс ни слова, даже старая Щенсна открыла беспомощно рот и закрыла, не издав ни звука.

– Я согласна, – всхлипнула Венцеслава и закивала головой. – Я согласна. Делай что хочешь, только сохрани моему ребёнку жизнь. Слышишь, ведьма? Ты поклялась.

– Я сберегу своё сокровисе, – расплылась в улыбке Здислава. – Сама смерть ему будет не страфна. Веди меня в свою спальню, Лебедь, – потребовала ведьма. – Не стоя фе дитя на свёт рофать.

Щенсна попыталась возразить, но Венцеслава только сказала:

– Выполняй.

И старая служанка неохотно отпустила руку хозяйки, шагнула в сторону, приподняла тяжёлый гобелен и толкнула скрывавшуюся за ним маленькую дверцу, обитую той же тканью, что и стены во всей гостиной. Служанка придержала дверцу, пока все проходили внутрь. Ежи шёл последним, он нёс ведро с водой, и с каждый шагом ему становилась всё тяжелее на сердце.

Старухи шустро работали вместе, точно им не мешали годы. Вместе они расстелили постель. Здислава распалила огонь в камине и достала неожиданно из-за большого шкафа мешочек с травами.

– Откуда он здесь? – с подозрением спросила Щенсна.

– Припрятала всера, – хихикнула Здислава. – Снала, фто пригодятся. Ефи, – прикрикнула она. – Стой в дверях и не пускай никого. Скоро сядет симнее солнце.

Ежи кивнул и опустил тяжёлый засов. Он сел в углу у входа, точно сторожевой пёс, и отвернулся, чтобы не видеть, что творилось в комнате, только иногда пугливо и осторожно, точно подчиняясь чужой воле, он бросал быстрый взгляд на широкую постель посередине спальни.

Венцеславу раздели до исподней рубахи, уложили на кровать, и Здислава долго чем-то поила её, а Щенсна пытала ведьму вопросами о том, чем поила Здислава Лебёдушку, зачем рисовала узоры на её запястьях и животе, какими травами натирала лоб и бёдра, какие знаки чертила на полу углём.

– Девиса, послуфай меня, травы одурманят тебя, ты будеф сопротивляться. Тебя надо связать.

– Возьми мои ленты, Щенсна, – прозвучал бесчувственный голос, и по спине Ежи пробежали мурашки. Это была уже не Венцеслава, не её голос. Что-то умерло, ушло.

– Милая, передумай, пока не поздно.

– Нет, Щенсна, я решила. Я не дам моей семье погибнуть из-за меня. Свяжи мне руки, – сталь зазвенела в воздухе, резким стал всегда нежный голосок. – Крепче. И если я вздумаю вырываться, то держи меня. Ты слышала, что сказала ведьма? Держи меня крепче.

Закрыли окна, и только огонь в камине и свечи теперь освещали комнату. Ежи затрясся то ли от холода, то ли от жара, и перед глазами всё расплылось.