Современная норвежская новелла

А тут еще из воздуха оседала пыль. Пыль — она ведь постоянно оседает. Пыль всегда будет оседать, во веки веков. Даже когда солнце потухнет и не станет в мире иного света, кроме мрака смерти, пыль и тогда будет оседать. Теперь же она — покамест — оседала в гостиной у Мубеков на шкафы и полки, на предметы украшения, а также на все прочие предметы, сеялась ровно и планомерно, упорно, настойчиво, неодолимо. Фру Мубек изо всех сил старалась, чтобы в гостиной не было пыли. Она пускала в ход щетки различной формы и величины. Она пользовалась всевозможными тряпками, сухими и более или менее увлажненными, все зависело от сорта дерева, был ли это клен или, скажем, вяз. Однако какая-то часть пыли неизбежно осыпалась с вытираемой мебели и падала на пол, несмотря на все предосторожности и скрупулезное тщание, с каким священнодействовала фру Мубек. Муж стоял, как правило, в дверях и оказывал ей посильное содействие советами и ценными указаниями, и фру испытывала чувство глубокой благодарности оттого, что у нее такой муж. Она думала о том, каким счастливым стало их супружество благодаря паркету, связавшему их неразрывными узами, паркету, который они делили друг с другом, который и впредь, в радости и в горе, будут делить, пока смерть их не разлучит. Мубек и сам был не прочь принять участие в вытирании пыли, но тут его жена была тверда, даже непреклонна: хватит и того, что одна пара ног топчет их паркет, если на то пошло, для него и одной-то пары многовато.

Блестящая гладь паркета светилась в темноте из ночи в ночь. И сплошь да рядом случалось, что чета стояла и просто смотрела на него впотьмах. В одну из таких ночей Мубек сказал:

— А ты замечаешь, как он все-таки раз от разу дурнеет… мы вот с тобой лакировали, так видели: и черных точек больше стало, и от угольков целых две метины — правда, одна-то, может, от сигареты, да ведь все равно хорошего мало! Вот и считай, два черных пятна плюс все эти темные точки, может, это просто втоптанные песчинки, разве человеку известно, какие бури проносятся над полом, будь это даже его собственный пол! Да ты и сама в ужас пришла, когда увидела…

— В отчаяние! — поправила его жена.

— Ну да, в отчаяние.

— Наверно, надо было все-таки брать первую категорию, — сказала она, — у нас вполне хватило бы денег.

— Денег! Денег-то, конечно, хватило бы! Но ты же помнишь, все говорили, что вторая категория по прочности не хуже, а по рисунку лучше, что она интереснее смотрится. Но спрашивается, почему же в таком случае первая категория дороже? Все нервы он нам истреплет, этот паркет! — возроптал он, потеряв терпение, что, вообще говоря, было совсем на него не похоже.

Но жена полностью с ним согласилась.

— Я совершенно с тобой согласна, — сказала она.

Они постояли еще немного, вглядываясь в паркет у себя перед глазами, а вернее, в сумрак, где, как они знали, находился паркет, потому что они скорее угадывали, чем видели его в ночной темноте.

Чета Мубек имела возраст довольно-таки неопределенный. И первая и вторая молодость, очевидно, остались у них позади. В то же время понятие старости как-то не вязалось с обликом четы. Можно предположить, что они, как говорится, достигли вершины своего жизненного пути. (Однако, чтобы утверждать это с полной определенностью, пришлось бы предварительно перерыть архивы.)

Один из них — не знаю кто, муж или жена, и не все ли равно, ведь по мере того, как текли их годы, они все больше срастались друг с другом, они уже были на пути к тому, чтобы стать единой плотью, да именно так они и выглядели, стоя рядом у дверного косяка, как уже не раз стаивали прежде, стоя в дверях пленительно тихим осенним вечером, когда лишь дальний звук пилы возвещал о скором приходе зимы, — так вот, один из них сказал:

— А что, если нам купить ковер и застелить паркет?

Другой откликнулся:

— И как нам раньше в голову не пришло!

В действительности им приходило это в голову, да они не решались друг другу сказать, единственно от смущения, от стыдливости, ведь хотя они, возможно, отпраздновали уже свою серебряную свадьбу — во всяком случае, могли отпраздновать, будь у них желание, — в отношениях между ними все еще сохранились следы неискоренимой (судя по всему) стыдливости. Ковер — это практически означает упрятать свой паркет, будто они не хотят его знать, не хотят знать красу и гордость своего дома! А быть может, им представлялось, то ли одному из них, то ли другому, а то так и обоим сразу, что, купив ковер, они обманут доверие паркета. Ведь они собираются его прикрыть — это ли не грубое оскорбление! И чтоб бросить его в лицо паркету, не сделавшему им ничего дурного!