Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения

Что же касается гражданской религии, то она, по мнению Руссо, должна способствовать гражданственности, но не должна конкурировать с государством. В заключительной главе «Общественного договора» он подчеркивал, что иудаизм и христианство в некоторые исторические периоды демонстрировали разрушительные импульсы в политическом смысле, что приводило к их преследованию. Идеальное государство поэтому должно запретить организованное христианство наряду с другими фундаментально нетерпимыми религиями и заменить их чисто гражданским исполнением веры, без чего невозможно быть ни хорошим гражданином, ни лояльным подданным. Это не только первое утверждение националистической позиции по отношению к религии со стороны политического философа не просто как к религиозной догме, а как к средству, которое должно использоваться государством в процессе социализации граждан и воспитания их согласия с политической властью. Разумеется, это еще не доктрина национализма, но многие семена оказываются брошенными в землю уже Руссо. С позиции конца XX в. мы уже знаем, какого рода всходы они дадут.

Два великих политических события, воплотивших в жизнь идеи Просвещения, были американская Декларация независимости и Французская революция, и отнюдь не случайно, что именно американцы и французы оказались теми народами, которые поверили, что именно их формы цивилизации должны быть экспортированы. Для США эта идея воплотилась в идеологии «американского мессианизма», игравшей важную роль на протяжении всей их 200-летней истории. Наполеоновские армии также взяли с собой французские политические идеи и попытались распространить их по тогдашней Европе. Однако уже во времена Наполеона произошел сбой: национальные интересы Франции начали играть все более важную и определяющую роль в формировании внешней политики страны, а попытки навязывания французской системы завоеванным народам, в сущности, и явились мощным стимулом, вызвавшим резкую ответную националистическую реакцию.

Рассуждая о становлении национально-патриотических идеологий, следует упомянуть, что еще Алексис де Токвиль, Эдмунд Берк и другие крупные политические мыслители прошлого подчеркивали в своих трудах значение традиций для общества, его религиозной веры и иерархической политической и общественной структуры. Позднее, в середине ХХ в., Майкл Оакшотт показал опасности, связанные со вступлением человека на политическую сцену как нарушением этих традиций, как потенциально разрушительным вторжением в отрегулированную жизнь политического общества. Именно это и произошло в ХIХ столетии, когда сначала растущий класс капиталистов, а затем и сформированные индустриализацией армии наемных рабочих начали все более активно вмешиваться в политическую жизнь.

Переход к массовому обществу сопровождался и еще одним важным феноменом: порожденное Наполеоновскими войнами политическое переустройство высвободило культурные силы, которые удавалось сдерживать при старом имперском порядке, разбуженные во многом еще под влиянием Великой французской революции. Впрочем, связь эта не настолько прямолинейна. Современные американские исследователи национализма Х. Линц и А. Степан настаивают в связи с этим на немаловажном уточнении. По их мнению, неверно исходить из жесткой причинной зависимости между Французской революцией и национализмом, не давая дополнительных пояснений.

«Французская революция не экспортировала национализм, а республики, созданные ею в Батавии и Гельвеции, были орудием эксплуататорских армий и французской оккупации. Если и существует связь между национализмом и Французской революцией, то она заключается в пробуждении контрреволюционной народной реакции, иногда обусловленной неспособностью династических правителей, политикой и дипломатов защитить народ, которому приходилось брать суверенитет в свои руки (как в испанском сопротивлении Наполеону). Задача обретения Францией своих “естественных границ” также была основана не столько на современных концепциях нации, сколько на интересах французского государства. Перекраивая карту Европы, Наполеон I отнюдь не стремился к созданию наций-государств...».