Современная португальская новелла

Ночь обступала стеной, ветер яростными порывами налетал понизу. От далекого мерцания звезд в вышине мрак вокруг делался еще непрогляднее, и казалось, что ты на дне пропасти. Молодой человек, чтобы разогреть одеревеневшие члены, с силой на ходу притопывал, его пошатывало на ветру, перрон и стены вокзала словно качались в ночи. Содрогнувшись от холода, он плотнее запахнул плащ и, пройдя перрон, задержался у входа в зал.

Ни единый огонек в кромешной тьме не говорил о том, что деревня поблизости, всего в километре отсюда; он хорошо помнил ее: широкая улица с домами, и меж ними сады за длинными глухими стенами. Сейчас даже и не видать, где дорога. Перед самым вокзалом на площади — повозка, запряженная мулом, единственное средство передвижения. Наверное, автобус запаздывает, подумал пассажир, придется ждать. Он обернулся и посмотрел на вокзальные часы. Они показывали двадцать минут первого.

На платформе не было ни души. Ветер с шумом продирался к югу сквозь буковые перелески, что росли по сторонам железнодорожного полотна. Никто, кроме него, не сошел с поезда, промелькнуло в уме. Только из окна вагона на него смотрел кто-то. Из темноты невесть откуда (он шел вдоль состава) взялся еще человек — старик в плаще до пят с капюшоном и почтовою сумкой в руке — и тоже остановился в дверях. Пассажир не слышал его шагов. Должно быть, все внимание сосредоточил на его рослой фигуре и скуластом лице под широкополою шляпой. Где-то далеко впереди загорелся зеленый крошечный огонек, вагоны вздрогнули, пронзительно, криком взревел и печально затих унесенный ветром протяжный гудок.

Состав стал набирать ход, и по тому, что гудок этот не вернулся эхом, угадывалась в ночи плоская и обширная равнина.

Так и остался на всей платформе один-единственный пассажир. Буки окрест по-прежнему шумели листвой, размахивали ветками, словно норовили за поездом. Он был один. И на какое-то время ему представилось, что это навсегда; мириады искр усеяли звездами ночное небо, но вот звезды эти стали бледнеть, тускнеть прямо на глазах и вскорости растворились совершенно, и ничего, кроме ночи, не осталось.

Вот лишь когда почувствовал молодой человек под ногами землю. Умчалось с глаз и скрылось его убежище — полутемный вагон третьего класса, скрипучий и раскачивающийся… Он медленно повернулся.

Зеленый огонек оказался фонарем в руке стрелочника; сейчас тот остановился неподалеку и с любопытством оглядывал его. Перед входом, загораживая дверной проем и качаясь на сильном ветру, стоял старик в длинном дождевике с капюшоном; они бесцеремонно рассматривали его и словно бы ждали объяснений. Ветер силился повалить стену, деревья шумели. Наконец старик нарушил молчание:

— Никак в деревню? — Хриплым и низким голосом, будто и не ожидая ответа, он продолжал: — Впрочем, коли даже в другое какое место, деревню все одно не миновать. Дорога раскисла, а у меня тут повозка с мулом, так что, коли желаете, могу свезти.

Сказав, он повернулся и, не оглядываясь, пошел через зал.

Стрелочник затянулся, пыхнул дымом:

— Если не в деревню, то куда ж? На прошлой неделе вот…

Но молодой человек, не дослушав, зашагал следом за стариком, меж тем как тот, взгромоздясь на повозку, по-видимому, его поджидал. Он уже занес ногу на ступицу колеса, как железнодорожник, стараясь перекричать ветер, крикнул ему в спину: «Вы глухонемой, что ли?» — и с силой захлопнул вокзальную дверь. Старик повернул лицо, во взгляде его был тот же вопрос. Однако рот пассажир открыл, только уж когда мул трусил к деревне: спросил, не приходит разве автобус к поезду. Возница глянул на него с видимым интересом:

— Нету автобуса; с тех пор как провели железнодорожную ветку. Отменили, почитай, уж шестой год как пошел.

Его скрещенные ноги высовывались из-под дождевика, подскакивали на ухабах.

— На прошлой неделе тут тоже объявился такой: подавай ему автобус, и все тут… Одним словом, как говорят, пальцем в небо.

Молодой человек в габардиновом плаще поинтересовался, не найдется ли в деревне автомобиля. Он сидел в той же позе, что и старик, только пониже пригибался к коленям, стараясь укрыться от ветра.

— Есть-то есть, — отвечал возчик, раскуривая самокрутку. — Аж целых три. Да нанять ни одного не выйдет. Два принадлежат здешним землевладельцам, а третий — Канашу, хозяину пробочной фабрики.

Въехали в деревню. В темноте с трудом различались жавшиеся к дороге дома. Ни одно окно не светилось, ни один фонарь не горел. Откуда-то из глубины дворов лаяли собаки. Одна псина, видно самая смелая, сунулась было к мулу, да старик огрел ее кнутом, она взвыла и кинулась в сторону.

— А переночевать где найдется? Может, комнату сдаст кто или в дом пустит?

Возчик остановил мула, достал из повозки почтовую сумку и, уже перепрыгнув через канаву, прежде чем исчезнуть в каких-то дверях, наклонил голову против ветра, чтоб не унесло шляпу, и развел руками.

— В деревне здесь ничего такого нет. Да и кто в такое-то время впустит к себе в дом чужого?

Молодой человек соскочил с повозки и быстро обежал вокруг нее, но старика уж и след простыл.