Современная психология мотивации (сборник)

Значимыми оказались эффекты влияний фактора рациональность на результативность ПР. Таким образом, хотя результаты ANOVA (табл. 1) не выявили эффектов влияния фактора рациональность на процессуальные показатели стратегий, конечная направленность выборов определялась выраженностью этого свойства личностной саморегуляции. Во второй задаче это проявилось в согласованности направленности стратегии (общность предпочитаемого испытуемыми номера карточки, что в таблицах не представлено).

Готовность к риску как мотивационно-специфическое для ситуации ПР свойство саморегуляции определило процессуальные особенности стратегий (при возможности самостоятельного доформулирования правила в третьем задании) и результативность во втором и третьем заданиях (но не в первом, где правило связи карточек было задано).

Ожидаемого эффекта влияния мотивации достижения не было прослежено. Возможно, это предопределено свернутостью целевых структур по обследованию предметной ситуации в закрытой задаче.

Значимые эффекты процессуальных влияний проявили мотивы автономии, чувства вины, стойкости в целедостижении, самопознания, агрессии и доминирования . Направленность этих влияний установлена путем подсчета выборочных средних для более высоких и низких уровней фактора.

Чем более высоким являлся показатель мотивации автономии , тем меньше времени тратилось испытуемыми на чтение инструкции в первой задаче. Соответственно меньшим было и общее время выполнения всего задания (хотя и не значимо). Высота индексов чувства вины и стойкости в целедостижении также обусловили особенности разбросов временных показателей в первой задаче, но уже на других этапах ПР – промежуточного выбора. При большей стойкости в целедостижении значимоболее длительным был путь испытуемых к конечному выбору (это время при разделении группы испытуемых по медиане составило соответственно 14,9 и 20,6 сек ).

Эти же личностно-мотивационные свойства определяли следующие сдвиги в показателях интеллектуальных выборов во второй и третьей задачах. Оба влияли на процессы, связанные с переживанием подтверждения собственных гипотез и последствий выборов, но различным образом. Подгруппе испытуемых с более высокими индексами чувства вины соответствовали более высокие баллы самоотчетов о субъективной оценке неопределенности во второй задаче; но при этом здесь же была бґольшая результативность выборов (по частоте правильно решенных задач). В аналогичной подгруппе испытуемых с более высокой мотивацией стойкости целедостижения результат выбора более часто оценивался как подтверждающий субъективное правило . Та же направленность влияния на показатель субъективного подтверждения когнитивных гипотез характеризовала эффект мотивации самопознания .

В третьей задаче более высокой мотивации самопознания сопутствовали более высокие оценки субъективной неопределенности после ПР, а более высокой стойкости в целедостижении – более низкие. Это подтверждает выявленные для предыдущей задачи тенденции: сдвиг в сторону большей неуверенности при эффектах мотивации вины и самопознания и, напротив, уверенности как эффекта стойкости в целедостижении .

Время, затраченное на чтение инструкции к третьей задаче, свидетельствующее о принятии новых условий неопределенности выборов, испытывало влияние со стороны других мотивационных факторов. Более высокие индексы готовности к риску и агрессии определяли при этом меньшее время построения образа ситуации. Для испытуемых, склонных к большему риску, меньшей была также оценка субъективной неопределенности , что свидетельствует о большей их уверенности в принятом решении.

Обсуждение результатов. Комплексный анализ последовательного становления этапов подготовки ПР в зависимости от личностно-мотивационных свойств и субъективных оценок уверенности и неопределенности позволил установить новые закономерности. Во-первых, исходное предположение, что в предрешениях субъекта участвуют разные процессы построения прогнозов – относительно предметных ориентиров и возможных последствий собственных действий, – нашло косвенное подтверждение в установленных влияниях мотивационных факторов на этапы ПР. Если иметь в виду эффекты неспецифической глубинной мотивации, то на процессуальный контроль стратегий ПР в большей степени влияли мотивы чувства вины (как склонности видеть причины неудач в собственных действиях), самопознания и стойкости в целедостижении. Предметную направленность выборов испытуемых значимо определяли другие виды мотивации: автономия , агрессия и специфическая мотивация ( готовность к риску ). Их эффекты выявлены для этапов ознакомления с инструкциями, то есть построения образа ситуации как предметной проблемы.

Во-вторых, анализ эффектов воздействия мотивационных факторов на результативность и этапы (актуалгенез)интеллектуальных стратегий позволил прояснить их взаимодействия с процессуальной и результативной детерминацией ПР. Полученные результаты позволили также выделить процессуальную регуляцию стратегий ПР со стороны тех мотивационных факторов, которые не определяли правильность выборов.

Тот факт, что более автономные испытуемые в ситуации максимальной неопределенности (в первой задаче Васона) тратили меньше времени на ознакомление с инструкцией (а значит на этап предрешений), позволяет заключить, что они более полагались на свои предметные гипотезы при построении образа ситуации. Закономерность, выражающаяся в том, что более склонные к чувству вины прилагалинаибольшие усилия для обдумывания первого шага при ПР, а более стойкие в целедостижении – для обоснования окончательного выбора, суммирующего составляющие когнитивной ориентировки, позволяет связать влияние названных мотивационных тенденций с построением познавательных гипотез, то есть предметными прогнозами о свойствах ситуации.

В-третьих, сходные эффекты влияний на временные показатели и переживание субъектом большей уверенности со стороны факторов готовности к риску, агрессии и частично доминирования позволяют предположить их сходную роль в становлении динамических систем мотивационной регуляции принятия решений. Эту роль можно назвать более внешней, неспецифической, чем предполагаемая роль познавательного риска. Указанные мотивационные факторы так влияли на разные этапы ПР, что испытуемые в большей степени основывали свои выборы на предметных прогнозах, как бы сворачивая в предрешениях метаконтроль стратегий.

Косвенная связь показателей готовности к риску и мотивации агрессии уже обсуждалась в литературе на примере других – не мыслительных – задач ( Козелецкий , 1979). Согласно нашему исследованию, эта связь предстает как то свойство активности субъекта, которое может быть названо проявлением процесса познавательного риска при построении образа задачи (один из показателей – время чтения инструкции). Выраженность познавательного риска и зависит от субъективной оценки неопределенности ситуации ПР (показатель – оценки уверенности субъекта). Оба обсуждаемых личностных фактора способствуют либо более быстрой, либо более свернутой ориентировке в ситуации, что одновременно не снижает, а повышает уверенность относительно собственных действий .

Итак, представленное исследование показало, что можно считать обоснованным рассмотрение личностно-мотивационных факторов как действующих в рамках определенных функциональных иерархий , или динамических регулятивных систем , предполагающих влияние личностных компонентов на интеллектуальную опосредствованность ПР. Эти временно складывающиеся динамические регулятивные системы в микрогенезе стратегий имеют одну точку приложения, а именно конкретный этап или процесс, стоящий за тем или иным показателем ПР .