«Нтъ недли еще, какъ я писала вамъ и вотъ — горько каюсь въ томъ уже! Сегодня утромъ, по обыкновенію моему, когда я въ город, я сидла у единственнаго друга моего, многоуважаемаго всми здсь Andrew Jackson Davis'а, онъ получилъ ваше письмо, писанное по-французски и, незная хорошо языка, просилъ меня прочесть и перевесть. Въ письм этомъ вы пишете: „J'ai entendu parler de M-me Blavatsky par un de ses parents, qui la dit un medium assez fort. Malheureusement ses communications se ressentent de son moral, qui n'a pas 'et'e des plus s'ev`eres“ [98]. Кто бы вамъ ни говорилъ обо мн, они говорили правду, въ сущности, если не въ подробностяхъ; только видитъ одинъ Богъ, что выстрадала я за мое прошлое. Видно ужь такова судьба моя, что нтъ мн на земл прощенья. Это прошлое, какъ печать проклятья на Каин преслдовало меня всю жизнь и преслдуетъ даже сюда, въ Америку, куда я ухала, подальше отъ него и отъ людей, которые меня знали въ молодости. Вы сдлались невинной причиной тому, что теперь я буду принуждена бжать куда-нибудь еще подальше — куда? не знаю. Я не обвиняю васъ, видитъ Богъ, что писавши эти строки, я не имю ничего въ душ противъ васъ, кром глубокаго, давно знакомаго мн горя, за неисправимое прошлое. Andrew Jackson, который чувствуетъ и читаетъ людей ясне всякой книги (а въ этомъ никто не сомнвается кто его знаетъ), сказалъ мн на это только слдующія многознаменательныя слова: „я васъ знаю, такой какъ вы есть теперь, и чувствую васъ, до вашего же прошлаго я не хочу и не могу касаться, я напишу г-ну Аксакову, что онъ не знаетъ васъ лично, я же — знаю“. Эти слова, сказанныя А. Ж. Дэвисомъ, достаточны будутъ для васъ, и мн нтъ боле надобности стараться васъ уврять, что M-me Blavatsky, 20 лтъ назадъ, или теперь, когда ей за 40 уже — дв особы. Я „спиритка“, и „спиритуалистка“ въ полномъ значеніи этихъ двухъ названій… Я была „матерьялисткой“ почти до 30 лтъ, и врила и не врила въ спиритизмъ. Не вря въ Бога, я не могла врить въ будущую жизнь. Нравственность и добродтель я принимала за общественное одяніе, ради приличія — un masque social que l'on n'appliquait sur la figure que pour ne pas choquer l'estetique de son voisin, comme on mettrait du taffetas anglais sur une laide blessure[99]. Я ненавидла „общество“ и такъ называемый свтъ, какъ ненавидла лицемріе въ какомъ бы оно вид ни проявлялось — ergo: шла противъ общества и установленныхъ приличій на проломъ. Результатъ: три строчки въ вашемъ письм, которыя пробудили во мн все прошлое и растравили вс старыя раны. Боле 10 лтъ уже я спиритка и теперь вся жизнь моя принадлежитъ этому ученію. Я борюсь за него и стараюсь посвящать оному вс минуты жизни моей. Будь я богата, я бы употребила вс мои деньги до послдняго гроша pour la propagande de cette divine v'erit'e[100]. Мои средства очень плохи и я принуждена жить трудами своими, переводами и писать въ журналахъ.
Вотъ почему, я обратилась къ вамъ, съ предложеніемъ переводить на русскій языкъ все, что выходитъ здсь о спиритуализм. Я перевела Эдвина Друда и онъ давно готовъ, также я перевожу теперь письма (Colonel H. S. Olcott), которыя производятъ въ эту минуту такую революцію въ умахъ матерьялистовъ.
Онъ инвестигировалъ, 8 недль, матерьялизаціи духовъ у Eddy Brothers въ Вермонт и я была у нихъ и жила 2 недли на ферм у нихъ, гд съ нимъ и познакомилась. Его письма и сочиненія достойные соперники книгъ Роберта Дэль Оуена (Оwen), Эпса Саржента и другихъ защитниковъ. Но теперь, когда я узнала ваше справедливое, хотя суровое мнніе обо мн, я вижу, что нту для меня спасенья кром смерти. До гроба придется мн тянуть „ce boulet de galerien social“[101]. Видно ни раскаяніе, ни добровольное изгнанье изъ родины, гд есть у меня и братья и сестры и любимые родные, которыхъ я никогда уже не увижу на земл — ничто не усмиритъ гнва этого разъяреннаго дикаго звря, котораго зовутъ публичнымъ мнньемъ!
Одна есть у меня къ вамъ просьба: не лишайте меня добраго мннія Andrew J. Davis'а. Не раскрывайте передъ нимъ того, что если онъ узнаетъ и убдится, заставитъ меня бжать на край свта. У меня осталось лишь одно убжище для себя въ мір — это уваженіе спиритуалистовъ Америки, тхъ, которые ничего не презираютъ столько — какъ „free love“[102].
Неужели вамъ принесетъ удовольствіе на вки убить нравственно женщину, которая ужь и такъ убита обстоятельствами? Извините за длинное письмо и примите увреніе въ глубокомъ уваженіи и преданности готовой къ услугамъ
Елены Блаватской.
23. „Irvin Place, New Iork“.
Конечно, ея корреспондентъ, получивъ это письмо, поспшилъ уврить, что ему „не принесетъ никакого удовольствія навки убить нравственно женщину“.
Е. П. Блаватская снова писала изъ Гартфорда, 13 декабря 1874 года: