Я знаю эту медаль, я видала ее у отца и знаю что она была похоронена вмст съ другими его крестами — съ нимъ. Она срисована въ „Grafic“ и она у меня! Понимайте это какъ хотите! отецъ умеръ въ прошломъ году въ Ставропол. Какъ могли знать это духи? Какъ могли знать медіумы, что отецъ былъ военный и присутствовалъ въ сраженіяхъ, съ турками? Тайна, величайшая тайна! [106] Въ Россіи, конечно, не поврятъ. Скажутъ, что Блаватская или съ ума сошла, а можетъ и хуже. Хорошо, что при 40 свидтеляхъ. Вы не можете поврить, какое впечатлніе это произвело на всхъ. Напишу отсылая письма, боюсь надость. Еще разъ, благодаря васъ, остаюсь съ истиннымъ почтеніемъ и преданностью, готовая къ услугамъ
Е. Блаватская.
P. S. Полковникъ Олкоттъ свидтельствуетъ вамъ свое почтеніе и посылаетъ свою фотографическую карточку. Онъ сдлался величайшимъ спиритуалистомъ изъ яраго скептика посл 13-ти недльнаго пребыванія у Эдди (братьевъ) въ Читтенден… Если позволите, то пришлю вамъ свой портретъ литографированный и въ иллюстраціи „Daily Grafic“ съ отчетомъ о моихъ путешествіяхъ въ Африк и Судан. Не знаю ужь почему они мн сдлали такую честь помстить меня на ряду съ Идой Пфейферъ и Ливингстономъ…“
Таковъ „прологъ“ интересной, многоактной драмы, называющейся „теософическимъ обществомъ“. Герои встртились на ферм братьевъ Эдди, — у „платформы“, на которой появлялись странные духи „en chair et en os“ грузинъ, нянекъ, русскихъ чиновниковъ, — встртились и поняли другъ друга. Они сразу увидли, что у нихъ общая „звзда“, что они одного поля ягоды и что, поэтому, должны соединиться крпкими, неразрывными узами дружбы. Олкоттъ употребилъ вс мры для того, чтобы „муссировать“ Блаватскую, онъ наболталъ о ней всякихъ чудесъ въ своихъ корреспонденціяхъ — и достигъ цли: ея статьи стали цниться, о ней заговорили, заинтересовались ею, ея портретъ долженъ былъ появиться (хотя, впрочемъ, не появился) на страницахъ „Grafic“. Она не осталась въ долгу — напечатала дв статьи съ восторженными отзывами о книг Олкотта, которая еще не вышла въ свтъ, но уже печаталась.
Извстность въ спиритическихъ кружкахъ и значительный литературный заработокъ поставили на ноги Елену Петровну. Богатыя ея способности и смлая фантазія развивались быстро — теперь, благодаря рекламамъ Олкотта, она становилась ученой женщиной, необыкновеннымъ медіумомъ, талантливой путешественницей по Африк и Судану… Подъ ногами чувствовалась твердая почва. Одно тревожило: а вдругъ пойдутъ открытія изъ иного періода ея жизни, да пойдутъ еще изъ Россіи, отъ людей, заслуживающихъ полнаго доврія! — тогда все пропало.
При первомъ же звук, намекнувшемъ ей на возможность такой опасности, она заволновалась и тотчасъ же ршила самый лучшій образъ дйствій. Еще не зная, что скоро ей понадобится роль „чистой двственницы“, она превратилась въ кающуюся Магдалину. Она обезоруживала своего русскаго корреспондента (казавшагося ей опаснымъ) искренностью и чистосердечіемъ раскаянія. „Была въ полномъ мрак; но увидла свтъ — и всю себя отдала этому свту, — объявляла она, просто и задушевно, — спиритизмъ есть великая истина — и я до гроба буду служить ей…“
Не худо однако было бы, чтобъ еще кто-нибудь подтвердилъ ея слова русскому корреспонденту, для его окончательнаго успокоенія. И вотъ она ухватывается за того же Олкотта, нисколько не подозрвая, какъ это наивно и сшито блыми нитками. Она сначала посылаетъ фотографическое изображеніе своего друга съ его подписью, а затмъ самъ Олкоттъ пишетъ въ Петербургъ длинное посланіе о чудесахъ спиритизма, интересъ къ которымъ охватываетъ всю Америку. Но дло не въ спиритизм, а въ слдующихъ строкахъ:
„Je m'estime tr`es heureux d'avoir fait la connaissance de M-me de Blavatsky, de laquelle il n'est pas trop dire qu'elle poss`ede plus de savoir occulte en fait de relations mysterieuses entre les deux mondes (de Mati`ere et d'Esprit) que toute autre personne-dans ce pays du moins. La s'ev'erit'e de sa vie et l'enthousiasme qui l'anime toujours pour tout ce qui touche au Spiritisme offrent aux spiritualistes americains un fort bel exemple de conduite et de foi sinc`ere [107]…“
Этотъ „аттестатъ“ написанъ даже на почтовой бумаг Елены Петровны, да и редактированъ, какъ и все длинное письмо, очевидно ею, ибо я знаю, съ какими ужасными выраженіями и ошибками писалъ Олкоттъ по-французски въ 1884 году. Нельзя же предположить, что десять лтъ передъ тмъ онъ зналъ французскій языкъ несравненно лучше.
XXVII