Пріхали мы въ Эльберфельдъ, остановились въ гостинниц Victoria и, ршивъ, что еще не очень поздно, отправились къ Блаватской, въ домъ коммерсанта Гебгарда, чуть ли не самый лучшій домъ въ Эльберфельд.
X
Мы застали нашу бдную «madame» совсмъ распухшей отъ водянки, почти недвижимой въ огромномъ кресл, окруженную Олкоттомъ, Могини, Китли, двумя англичанками изъ Лондона, мистрисъ и миссъ Арундэль, американкой Голлуэй и Гебгардомъ съ женою и сыномъ. Другіе Гебгарды, а также «племянники и племянницы», о которыхъ мн писала Блаватская, куда-то ухали изъ Эльберфельда.
«Madame», увидя насъ, обрадовалась чрезвычайно, оживилась, затормошилась на своемъ кресл и стала «отводить душу» русскимъ языкомъ, къ ясно подмченному мною неудовольствію окружавшихъ.
Мы находились въ большой, прекрасной гостиной. Арка раздляла эту комнату на дв части, тяжелыя драпировки были спущены и что находилось тамъ, въ другой половин гостиной — я не зналъ. Когда мы достаточно наговорились — Елена Петровна позвала Рудольфа Гебгарда, молодого человка съ весьма хорошими манерами, шепнула ему что-то — и онъ исчезъ.
— Я сейчасъ сдлаю вамъ сюрпризъ! — сказала она.
Я скоро понялъ, что сюрпризъ этотъ относится къ скрытой за драпировкой половин гостиной, такъ какъ тамъ началась какая-то возня.
Вдругъ занавси отдернулись и, освщенныя яркимъ, голубоватымъ свтомъ, сконцентрированнымъ и усиленнымъ рефлекторами, передъ нами выросли дв поразительныя фигуры. Въ первое мгновеніе мн представилось, что я вижу живыхъ людей — такъ ловко было все придумано. Но это оказались два большихъ задрапированныхъ портрета махатмъ Моріа и Кутъ-Хуми, написанныхъ масляными красками художникомъ Шмихеномъ, родственникомъ Гебгардовъ.
Потомъ, хорошо разглядвъ эти портреты, я нашелъ въ нихъ много недостатковъ въ художественномъ отношеніи; но живость ихъ была значительна, и глаза двухъ таинственныхъ незнакомцевъ глядли прямо на зрителя, губы чуть что не шевелились.
Художникъ, конечно, никогда не видалъ оригиналовъ этихъ «портретовъ», Блаватская и Олкоттъ увряли всхъ, что онъ писалъ по вдохновенію, что его кистью водили они сами и что «сходство поразительно». Какъ бы ни было — Шмихенъ изобразилъ двухъ молодыхъ красавцевъ. Махатма Кутъ-Хуми, одтый во что-то граціозное, отороченное мхомъ, имлъ лицо нжное, почти женственное и глядлъ ласково прелестными свтлыми глазами.
Но стоило взглянуть на «хозяина» — и Кутъ-Хуми, со всей своей нжной красотой, сразу забывался. Огненные черные глаза великолпнаго Моріи строго и глубоко впивались въ васъ и отъ нихъ нельзя было оторваться. «Хозяинъ», какъ и на миніатюрномъ портрет въ медальон Блаватской, оказывался украшеннымъ блымъ тюрбаномъ и въ блой одежд. Вся сила рефлекторовъ была устремлена на это мрачно прекрасное лицо, и близна тюрбана и одежды довершала яркость и живость впечатлнія.
Блаватская потребовала для своего «хозяина» еще больше свту, Рудольфъ Гебгардъ и Китли перемстили рефлекторы, поправили драпировку портрета, отставили въ сторону Кутъ-Хуми — эффектъ вышелъ поразительный. Надо было просто напоминать себ, что это не живой человкъ. Я не могъ оторвать отъ него глазъ.
Больше часу продержали меня Олкоттъ и Блаватская передъ этимъ портретомъ. Наконецъ у меня заболла голова отъ чрезмрно яркаго свта, и вообще я почувствовалъ сильную усталость, — путешествіе, дв ночи, проведенныя почти безъ сна — все это дйствовало. Я сказалъ г-ж А., что не въ силахъ дольше оставаться, и что вообще намъ пора вернуться въ нашу Victoria и скоре лечь спать. Она сама жаловалась на сильную усталость. Блаватская насъ отпустила, взявъ слово, что мы вернемся какъ можно раньше утромъ.
По дорог въ гостинницу мы только и могли говорить объ удивительномъ портрет «хозяина» и, среди мрака, онъ такъ и стоялъ передо мною. А стоило закрыть глаза — я видлъ его ярко, во всхъ подробностяхъ.
Пройдя въ свою комнату я заперъ дверь на ключъ, раздлся и заснулъ.
Вдругъ я проснулся или, что во всякомъ случа врне, мн приснилось, почудилось, что я проснулся отъ какого-то теплаго дуновенія. Я увидлъ себя въ той же комнат, а передо мной, среди полумрака, возвышалась высокая человческая фигура въ бломъ. Я почувствовалъ голосъ, невдомо какимъ путемъ и на какомъ язык внушавшій мн зажечь свчу. Я не боялся нисколько и не изумлялся. Я зажегъ свчу, и мн представилось, что на часахъ моихъ два часа. Видніе не исчезало. Передо мной былъ живой человкъ, и этотъ человкъ былъ, конечно, не иной кто какъ оригиналъ удивительнаго портрета, его точное повтореніе. Онъ помстился на стул рядомъ со мною и говорилъ мн, «на невдомомъ, но понятномъ язык» разныя интересныя для меня вещи. Между прочимъ онъ объяснилъ, что для того, чтобы увидть его въ призрачномъ тл (en corps astral) я долженъ былъ пройти черезъ многія приготовленія и что послдній урокъ былъ данъ мн утромъ, когда я видлъ, съ закрытыми глазами, пейзажи, мимо которыхъ потомъ прозжалъ по дорог въ Эльберфельдъ, что у меня большая и развивающаяся магнетическая сила.
Я спросилъ, что же долженъ я съ нею длать; но онъ молча исчезъ.