Современная жрица Изиды

Съ искусствомъ, которому могла бы позавидовать Сарра Бернаръ, она повдала мн тайну своей жизни. Все противъ нея; но вдь дло не въ томъ, чмъ «слыть», а въ томъ, чмъ «быть». До сихъ поръ ходятъ самые удивительные разсказы о романическихъ приключеніяхъ ея молодости, и она только удивляется, какъ это я не слыхалъ о ней ничего подобнаго въ Россіи. А между тмъ вотъ истина: она никогда неспособна была любить страстно, мужчины, какъ таковые, для нея не существовали — «такая ужь, видно, рыбья натура». У нея съ дтства была одна только страсть — оккультизмъ. Она вышла замужъ за Блаватскаго только для того, чтобы освободиться отъ опеки родныхъ; но онъ никогда не былъ ея мужемъ, и скоро она отъ него убжала. Она всю жизнь странствовала изъ страны въ страну и жадно предавалась изученію оккультизма, искала, «стучала», пока не нашла, пока не «отверзлось». И вотъ теперь она старуха, veuve Blavatsky, — и, несмотря на это, она осталась двой, непорочной двой…

А между тмъ нтъ дыму безъ огня; откуда же явилась у ней репутація скоре жрицы Венеры, чмъ жрицы Изиды? А вотъ откуда: она захотла спасти честь одной своей пріятельницы и признала своимъ ребенка этой пріятельницы. Она не разставалась съ нимъ, сама его воспитывала, называла своимъ сыномъ передъ всми. Потомъ онъ умеръ…

Не могу сказать, что я ей поврилъ; но игра ея была до того хороша, что я все же не сталъ бы тогда ручаться въ полной лживости этого разсказа: я ничего еще не зналъ о ней, у меня не было никакого свидтельства противъ клятвенныхъ показаній ея исповди. Во всякомъ случа она очевидно осталась довольна сама собою и, въ первомъ t^ete-`a-t^ete съ m-me де-Морсье, посвятила и ее въ эту тайну.

Я не присутствовалъ при этой бесд, но видлъ результатъ ея: m-me де-Морсье была совсмъ растрогана, поврила безусловно всему и, со слезами на глазахъ, цловала руку Елены Петровны.

— Ah, quel acte d'h'ero"isme f'eminin! — повторяла она.

XVIII

Восемь дней провела Блаватская, въ Сенъ-Серг. Погода испортилась, ревматизмы «madame» разгулялись, Машка Флинъ доводила ее до изступленія. Дйствительно, эта молодая особа вела себя довольно странно. Она стала выдумывать себ какія-то удивительныя прически и головные уборы и, хоть почти ни слова не умла сказать по-французски, но все же отправилась на деревенскій праздникъ и пла тамъ и плясала съ большимъ воодушевленіемъ. Кончила она тмъ, что стала проповдовать буддизмъ какимъ-то невиннымъ швейцарцамъ. Эта проповдь ограничивалась, главнымъ образомъ, странными жестами, да показываніемъ извстнаго амулета, который Машка Флинъ носила на груди вмсто креста. Непонятные жесты и довольно понятный амулетъ произвели, конечно, сенсацію.

Елена Петровна ршила, что Машка только бситъ ее и компрометтируетъ, а потому ее слдуетъ немедля «сплавить» въ Англію, гд у нея есть дядя. Этому ршенію много способствовало то обстоятельство, что тутъ же, въ pension, нашлась горничная, говорившая по-французски и по-нмецки и согласившаяся хать въ Вюрцбургъ съ тмъ, чтобы принять на себя вс многостороннія обязанности бдной Машки.

Какъ ни горька была при «madame» жизнь этой обиженной природой англо-индійской Машки, она все же оказалась по-собачьему привязанной къ своей мучительниц, и неожиданный остракизмъ сильно огорчилъ ее и обидлъ. Начались слезы и рыданія. Но у «madame» былъ приготовленъ, въ вид сладкаго успокоительнаго, хорошенькій «феноменъ». Еще въ Torre del Greco Машка потеряла драгоцнный, красивый перстень. Она очень горевала по случаю этой потери. И вотъ, передъ самымъ отъздомъ, къ «madame» явился «хозяинъ» и оставилъ у нея «точь въ точь такой же» перстень, который и былъ торжественно врученъ Машк отъ его имени. Это много ее успокоило, и она ухала, не сдлавъ никакой раздирательной сцены.

Наконецъ, погода измнилась къ лучшему. Стало тепло и ясно.

Мы двинулись изъ Сенъ-Серга, покидая m-me де-Морсье, которая должна была еще нкоторое время здсь остаться. Разставанье двухъ дамъ было трогательно. Не думали он и не гадали, что въ самомъ непродолжительномъ времени отношенія ихъ другъ къ другу совершенно измнятся, и что имъ ужь не суждено больше встртиться въ этой жизни.

Я дохалъ съ Блаватской до Люцерна и ршилъ, что дальше съ ней вмст не поду: она и Баваджи обращали на себя всеобщее вниманіе, были центромъ черезчуръ веселыхъ взглядовъ «публики». Я объявилъ, что пробуду нсколько дней въ Люцерн, затмъ съзжу въ Гейдельбергъ и уже оттуда пріду въ Вюрцбургъ. Елена Петровна не стала спорить, такъ какъ получила извстіе, что въ Вюрцбург ее ждутъ пріхавшіе туда для свиданія съ нею друзья, шведскій профессоръ Бергенъ съ женою, которые и помогутъ ей тамъ устроиться.