Современный Евгений Онегин

Политико-идеологические факторы, оказывавшие чрезвычайно сильное влияние на пародистов и их творчество в советское время, тем не менее, нельзя считать доминирующими. Очевидно, что неограниченные возможности для литературного пародирования представляют и приемы так называемых языковых (лингвистических) игр. Приемы эти столь многочисленны и разнообразны, что перечислять и давать им всем характеристики в этой «объяснительной записке» совершенно не представляется возможным; к тому же почти все они уже были охарактеризованы в соответствующих работах справочного и исследовательского характера[76]. Хочу подчеркнуть лишь, что именно с помощью приемов лингвистических игр можно наиболее точно передать то психологическое состояние, которое, пожалуй, сильнее всего волновало меня в период 1987–1991 гг., – состояние, пронизанное чувством полнейшей абсурдности всего происходящего вокруг. В те дни мне казалось иногда, что в советской повседневности я наблюдаю какую-то плохо поставленную пьесу из авангардистского театра абсурда, и, как увидит читатель, это же чувство отражалось даже в советской прессе того времени (более подробно коснусь этого в разделе «Синтез»). В заключение своего краткого резюме о значении лингвистических игр для развития жанра пародии хотелось бы привести всего один пример – фрагмент из упоминавшегося сочинения Д.Д. Минаева. Пародируя письмо Татьяны к Онегину, автор дополняет его мысленным комментарием своего героя – Онегина, создавая тем самым не только пародийную, но и абсурдную, по сути дела, ситуацию.

Я к вам пишу – чего же боле?
(В любви признанье! Вот те на!)
Теперь я знаю, в вашей воле
Подумать, как смешна она.
(Ещё бы! Как ещё смешна!)
Сначала я молчать хотела
(Недурно б было помолчать!)
Когда б надежду я имела
Хоть раз в неделю вас встречать,
Чтоб только слушать ваши речи…
(Вот любопытная черта!
Не раскрывал пред ней я рта
От первой до последней встречи)
Зачем вы посетили нас?
(О, мой создатель! Вот беда-то?)
Я никогда б не знала вас
И, новым чувством не объята,
Была б со временем – как знать? —
(Так чем же я-то мог мешать?
Иль понимать я стал всё туго!..)
И превосходная супруга,
И добродетельная мать.
(Живи, как знаешь, в этом свете!
С кем хочешь шествуй к алтарю!..)
Но в высшем суждено совете:
Ты мой теперь!.. (Благодарю!)
Я знаю, ты мне послан Богом.
(Ведь это, наконец, разбой!)
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой.
Ты в снах ко мне являлся часто.
(Да чем же я тут виноват?
Приснился вам я, ну и баста! —
Про всякий вздор не говорят).
В душе твой голос раздавался
Давно… Нет, это был не сон!..
(Вот неожиданно попался!
Вот вам Вольмар и Ричардсон)[77]

.

(Д.Д. Минаев, 1860)

Анализ пародийной травестии текста «Евгения Онегина» позволил выявить еще две существенные тенденции, характерные для этого процесса как в XIX, так и в XX в.

Первая тенденция указывает на различия в процессах травестии, существовавшие в русской (в XIX в.) и в советской (в XX в.) областях пародирования пушкинского текста. Суть этих различий заключается в том, что в XIX в. травестии в тексте «Евгения Онегина» подвергались в основном характеры персонажей произведения, а в советское время (особенно в период 1930–1950-х гг.) травестия характеров пушкинских героев уступила место травестии бытовой обстановки. Проблемы советской повседневности начали как бы возвышаться и доминировать над проблемами взаимоотношений между людьми – героями пародий. Бытовые и идеологические клише даже в создаваемых в то время пародиях полностью заменили собой то, что позднее, в годы горбачевской перестройки, стали именовать «человеческим фактором». Приведу несколько характерных примеров, демонстрирующих проявление этой тенденции:

Поездка в такси