Современный сонник

Отчаянно зазвенело разбитое стекло. Мелкие осколки долго еще катились по камням.

Партизан нетвердой походкой подошел к веранде и припал лбом к холодной раме. Он бессмысленно заглядывал внутрь и, очевидно, заметил меня, потому что приблизился к двери и остановился на пороге.

— Ты слышал? — спросил он.

Меня обдало кислым водочным перегаром.

— Я только сейчас проснулся.

— Видал ты когда-либо такую шлюху? Я ей не подхожу…

Он продвинулся на несколько шагов и схватил меня за рубаху.

— А ты знаешь, что в меня была влюблена дочь представителя нашего правительства? Она была моей связной, да что я говорю, не связной, а служанкой, тряпкой. Ты знаешь, что я тогда заправлял всем повятом, что немцы передо мной шапки ломали?

Он отпустил меня и снова отошел к двери. На фоне звездного неба я видел его опущенные плечи. Они судорожно вздрагивали. Раза два он шмыгнул носом и поднес руку к самому лицу. Потом, не оборачиваясь, сказал в сторону:

— Ну, не сердись. Забудем, пустое.

Он с размаху стукнул протезом по косяку двери, так что оконные стекла застонали, и всей своей тяжестью рухнул вниз, ударился грудью о калитку и вывалился на улицу. Здесь он немножко постоял, провел протезом по слипшимся волосам и двинулся в сторону железной дороги.

Идет партизанский народ
В темноте, мимо замерших хат,
Лишь блеснет за окном милый взгляд,
Да алый поманит рот.

Пение его растворилось где-то в ночи — чудесной, усыпанной звездами и бесконечно тихой. Мне казалось, что даже здесь я слышу нарастающий и замирающий, неровный шум Солы, неутомимо бегущей на юг.

— Ушел? — робко прошептал кто-то.

В прямоугольнике двери стояла Регина в одной тонкой сорочке. Я отчетливо видел лениво колыхавшиеся груди, высвобожденные от стесняющих их дневных одежд.

— Ушел.

— Боже, как я перепугалась. Можно к вам войти на минутку?

— Милости прошу.

Она села на моей кровати, а я стоял посредине комнаты.

— Стекло вышиб.

— Кажется, он слегка выпил.

— Пожалуйста, никому не говорите.

— Ну, разумеется, пани Регина.

— Так уже полгода тянется. Я боюсь из дому выходить.

— Он вас любит.

Вдруг стало тихо.

— Ну, вы неумно это сказали. Что может понимать в любви такой человек, как он?

— Не знаю. Ему, наверное, нелегко.

— Легко или тяжело, а мне он не нужен.

Я молчал и не видел ее лица, скрытого в темноте.

— Ну и горячая же ваша кровать, — произнесла она вдруг совсем другим тоном.

— Я уже спал.

— Ну, конечно, что еще можно делать в таком городишке? Люди ложатся спать с курами. Я была на вечере в Подъельняках, но туда привалило столько мужичья, что я ушла, хотя один лесной инженер вовсю строил мне глазки.

Я молчал.

— Бр-р-р, холодно. — Она вздрогнула и обхватила себя голыми руками. — Ночи уже холодные.

— Да, теперь ведь поздняя осень.

— А где вы раньше жили?

— Во многих местах. Нигде подолгу не засиживался.

С минуту она раздумывала, наконец спросила:

— Вы вот так, один? Семьи у вас нет?

— Теперь я один.

— И по собственной воле сюда приехали?

— Да.

— Я вам не верю. — В ее голосе я услышал кокетливые нотки.

Я молчал.

— Ну ладно, — прошептала она. — Надо спать. Извините, что я вам мешаю.

Регина вздохнула. Я даже не заметил, как она очутилась в дверях. В синеватом полумраке веранды я видел силуэт ее сильного тела под волнистыми складками сорочки.

— Спасибо, — тем же шепотом произнесла она.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Босые ноги прошлепали по веранде, потом щелкнула дверь, и все затихло.

Впервые за несколько дней я старательно побрился, а затем взялся за уборку. Услышав мою возню, пани Мальвина приоткрыла дверь. Я не слишком дружелюбно посмотрел на нее и остановился посреди комнаты со щеткой в руках.

— Слава богу, теперь все будет хорошо, — робко сказала пани Мальвина.

— Не понимаю вас.

— Уж я-то знаю, что говорю. Не надо принимать близко к сердцу дурные мысли.

За ее спиной виден был Ильдефонс Корсак — он, пыхтя, писал в толстой тетради, с шумом обмакивая перо в огромную запыленную чернильницу.

— Если человек глядится в зеркало, значит, он здоров, — добавила пани Мальвина.

— Я сегодня не приду к обеду, — сказал я.

— А я такие вкусные блины замесила, как у нас на востоке.

— Я поздно вернусь.

— Куда же вы идете? Лучше помолитесь вместе с нами, молитва никому еще вреда не принесла.

— Я хочу сходить в лес. Давно это задумал.

Мимо веранды прошла Регина, напевая глубоким альтом. Сквозь кривые оконные стекла я видел ее голую спину, обрызганную водой, и распущенные волосы. Энергично встряхнув медный таз, она выплеснула мыльную воду и с минутку смотрела, как присыпанные пылью ручейки стекали между корнями крушины. Потом она вернулась к себе.

— Плохой это лес. Без надобности туда лучше не ходить, — сказала пани Мальвина. — Если у вас нет работы, так, пожалуйста, займитесь чем-нибудь таким, как мой Ильдек. Он, знаете, всегда по воскресеньям с рассвета сидит над своей тетрадкой и пишет, пишет, без конца. А я ему, бедняжке, не запрещаю. Пусть пишет на здоровье. Лучше это, чем таскаться по людям и, не дай бог, пить водку или вытворять какие-нибудь глупости.