Совы в Афинах

Одна из вещей, которой он все еще не знал, заключалась в том, где он будет продавать вышитую ткань. Но теперь, благодаря дилеру, у него появилась идея. Он был рад, что надел свои петасо перед визитом к этому парню. В противном случае он хотел бы вернуться в дом Протомахоса, чтобы купить их. Если бы он спустился к морю с непокрытой головой, его мозги могли бы свариться еще до того, как он туда доберется. Ему не хотелось ехать в Пейреус под дождем, хлюпая по грязи. Его тоже не слишком заботила долгая прогулка по палящей жаре.

Он посмеялся над собой. Ты хочешь, чтобы все время было солнечно, но мягко. Немного подумав, он опустил голову. Да, это то, чего я хочу. В желании этого не было ничего плохого, пока он понимал, что хотеть этого не значит, что он это получит.

Сегодня он направлялся не в Пейрей, а в Мунихию, где на горизонте возвышался огромный форт, в котором находились люди Кассандроса. “Чего ты хочешь?” - спросил стражник с длинным копьем. Во всяком случае, Соклей думал, что он сказал именно это; он использовал македонский диалект, настолько широкий, что был почти неразборчив для того, кто говорил на одной из наиболее распространенных разновидностей греческого.

“Я хочу увидеть Алкета тетрархоса, если ты не против”. Соклей ответил так мягко, как только мог, и сделал все возможное, чтобы использовать аттический - стражник был бы более привычен к этому и, скорее всего, понял бы его, чем родной дорический язык Соклейоса.

И парень опустил голову, чтобы показать, что он действительно последовал за ним. “Кто ты?” - спросил он.

“Соклей, сын Лисистрата, родосец. Я продал вино "Алкетас". У меня здесь есть кое-что еще, на что он, возможно, хотел бы взглянуть.

“Подождите. Не уходите. Не приходите. Подождите”. Македонянин постучал по земле окованным железом концом своего копья, чтобы убедиться, что Соклей получил сообщение. Затем он исчез в недрах крепости. Соклей ждал. С него капал пот. Рядом жужжала пчела. Он снял шляпу и стукнул по ней. Она улетела. Он снова надел шляпу, сначала тщательно проверив, нет ли внутри пчелы. Как раз в тот момент, когда он начал терять терпение, вернулся часовой. “Теперь ты идешь”, - сказал он.

Он провел Соклея мимо тренировочного двора, где солдаты упражнялись под бдительным присмотром младшего офицера с железными легкими. “Опустить копья!” - проревел мужчина. Они спустились. Они были такими длинными, что несколько рядов наконечников копий выступали за пределы первой шеренги людей - одна из причин, по которой фаланге было так трудно противостоять. Как врагу удалось пробиться сквозь этот ежик копий к солдатам, стоявшим за ним? Персы так и не нашли ответа, по крайней мере, от Марафона до времен Александра. Ближе всего они подошли к тому, чтобы нанять эллинов сражаться за них. В конце концов, это тоже не сработало.

Движение выглядело достаточно гладким для Соклея, но младший офицер пришел в ярость, выкрикивая оскорбления в адрес мужчин по-гречески, а затем перейдя на македонский, когда тот выбежал. Соклей не понял всего этого, но это, безусловно, звучало подстрекательски. Солдаты выглядели разгоряченными, усталыми и смирившимися - даже удивленными - из-за ругательств младшего офицера.

“Вы идете”, - снова сказал охранник. Он опустил свое копье из вертикального положения в горизонтальное, чтобы пронести его по коридору, раб, шедший с другой стороны, взвизгнул и прижался к стене из сырцового кирпича, чтобы его не проткнули. Македонянин рассмеялся. Коридор выходил на другой, меньший, двор. Охранник указал. “Там”.

Во внутреннем дворе Алкетас стоял, разговаривая с Дионисиосом - комендантом крепости - и двумя другими офицерами. Он помахал рукой, когда увидел Соклеоса. “Привет, родианец!” - прогремел он.

“Приветствую”, - ответил Соклей. “Как ты сегодня?”

“Лучше и быть не может”, - ответил македонец. “Что у вас сегодня есть? Вы привезли еще вина из интересных мест?”

В каком-то смысле Соклей ненавидел продавать хорошее вино кому-то вроде Алкетаса. Нравится ему это или нет, но он наливал его неразбавленным, и его язык слишком немел, чтобы смаковать его после первых двух глотков. Мужчина, который пил, чтобы опьянеть, а не для того, чтобы получать удовольствие от того, что пил, заслуживал того, чтобы налить что-нибудь на ступеньку выше уксуса. Продавать ему лесбиянок и библянок было почти то же самое, что выливать их прямо в ночной горшок. С другой стороны, поскольку Соклей не мог игнорировать, это было намного выгоднее.

Сегодня этот вопрос не возникал. “Не вино”, - ответил Соклей. “У меня есть кое-что, чтобы украсить твои покои, если тебе интересно”.

“О-хо!” Алкетас сделал руками изогнутые движения. “Она блондинка?” Македонцы вместе с ним рассмеялись.

Соклей ответил почтительной улыбкой. “Кое-что", - сказал я, о лучший, а не кто-то. Нет, то, что у меня есть, это… это. Он развернул вышитую ткань и развел руки, чтобы показать ее.