Созерцатель. Повести и приТчуды

— Девятый начальник ничуть не удивился причине моего отъезда, но поинтересовался, где расположен город Капернаум, куда я собираюсь. Я ответил, что на берегу Киненерифского моря. Тогда он сказал, что для прокола следующего отверстия на моей карточке мне необходимо письменное свидетельство не менее трех старожилов Капернаума, которые подтвердили бы, что один из братьев Иисуса Христа действительно проживал в этом городе в середине первого века новой эры. Поэтому я снесся с крупнейшими Библейскими обществами и просил о помощи.

— Превосходно! — порадовался я за него. — Стало быть, года через три вы сможете, если все будет удачно, попасть к десятому начальнику. Я верю, вы, в конце концов, отрясете с ног своих прах этой земли. Помните: всему свое время, — время обнимать и время уклоняться от событий.

— Тридцать три, — сказал он, — выключайте.

— Скажите, Иван Яковлевич, — произнес я, наливая нам обоим горячего чая, — почему наши претензии на духовное отцовство превосходят наши претензии на духовное сыновничество?

— Потому, — отвечал он, — что смешна вера в ложные истины, ибо плоды ложных истин суть лицемерие. Ныне в ста двадцати странах нарушают права человека. И число таких стран растет год от года. С каждым поколением людей. Именно из-за претензий на духовное руководство. Послушайте, — спросил он с надеждой, — может быть, у вас есть в Капернауме, кто-нибудь знакомый или хороший родственник, кто мог бы свидетельствовать за меня?

— Нет, — покачал я головой, — нет, Иван Яковлевич, ни в Капернауме, ни даже в Жмеринке, Могилеве и Одессе нет у меня никого, кто мог бы за вас поручиться. Приятно еврею с евреем обняться в Америке. Еврею с евреем приятно обняться в России, и в Щвеции, Греции, Мексике и Бангладеше, и всюду, куда ни забросит еврея судьба. Скажите откровенно, ведь ваше решение реализовать свое естественное право выбора есть выбор между большей и меньшей степенями свободы или между степенями нарушения прав. Может быть, вам следует выбрать не Капернаум, а какое-нибудь из карликовых карманных государств, вроде Монако или графства Лихтенштейн, — но и там — я не уверен — возможен ли весь параметр прав, весь разброс необходимых вам свобод. Проблема в степени социализации той или иной человеческой структуры. Чем больше степень социализации, тем меньше степень свобод. Ваш двенадцатый чиновник Великой Машины — это страж западных ворот, он обладает полной свободой воли, а вы никогда не станете обладать свободой воли, как у чиновника даже первого этажа. И тогда все ваши усилия и обоснования лишь звук пустой. И ради этого пустого звука вы затеяли такое гигантское дело — получить право на исход? Между тем, у вас есть прекрасная возможность — внутренняя эмиграция. Неучастие во всех делах общества. Вы получаете от них пенсию. Можете с ними не общаться и даже не покупать у них продукты, а на рынке. И даже картофель выращивать где-нибудь в пригородном лесу.

— Искуситель, — захихикал Зеведеев, — их, искуситель! Разве сами вы не понимаете, что самые непредвиденные, драматические поступки мы совершаем ради звука пустого: любовь, свобода, творчество. А какие героические деяния мы творим, когда три этих пустых звука сливаются воедино? Чего не совершишь, скажем, ради любовной свободы творчества или ради творческой любви к свободе? А вы говорите «звук пустой». А если вся моя предыдущая жизнь была лишь приготовлением к хождению по чиновничьим мукам, что тогда?

— Главное, — сказал я, — это успеть простить ненавидящих вас. Чтобы не было слишком поздно. Не успевший простить принимает на себя двойную вину и двойное искупление. Когда говорят «прощай» — это просьба о прощении. И когда вы уедете, вы скажите родине-матери «прощай», но простит ли она — вот вопрос, ибо грех — на вас, ибо вы раскрываете, так сказать, наготу отечества.

— Если вы о первородстве, — слегка рассердился Зеведеев, — так чечевичная похлебка давно съедена другими, нам же и запаха ее не осталось, и сейчас в ходу другая кухня.

— Не скажите, милейший Иван Яковлевич, не скажите. Вот мой приятель как раз сейчас пишет книгу об абсурде Великой Машины, так он натолкнулся на весьма интересные вещи. Собственно, книгу об абсурде было завещано написать мне, но мой приятель, как вы помните, является моим тождеством, вот он и занимается этим вместо меня, а я ему поставляю, так сказать, живой материал тем, что хожу по приемным и выясняю собственную родословную, поскольку я типичный представитель абсурда, его, можно выразиться, воплощение и результат.

— Не верю я вашему приятелю, — заявил вдруг Зеведеев, — встречал я его в коридорах Машины. Шастает туда-сюда, а чем занимается, неясно. Может, он тайный агент Машины.