Сожженные девочки

Именно тогда я поделилась своей тревогой с Деркином. Он улыбнулся (доброжелательно).

– Я не уверен, что заросший сад свидетельствует о чем-то недобром.

– Как насчет горки?

– Возможно, она имела в виду – в парке?

– Она однозначно сказала, что это было в саду.

– Наверное, она оговорилась.

– Но дело не только в синяках. Руби худеет.

– Дети худеют, когда начинают расти.

– Я о ней беспокоюсь.

– Джек, если бы существовали проблемы, наверняка на это обратили бы внимание в школе. И если она под опекой, социальные службы должны их проверять.

– Думаю, да, но…

– Я знаю, что ты всегда уделяешь особенное внимание благополучию своих юных прихожан, и это весьма похвально. Но, в конце концов, идеальных родителей не существует. Я уверен, что даже ты не идеальна. Разве Фло никогда не падала?

Конечно падала, но я все равно ощетинилась.

– Не суди и не судим будешь, – изрек Деркин.

– Разумеется, – вслух произнесла я.

Иди к черту, – подумала я.

В тот же день я позвонила в школу Руби, чтобы договориться о встрече с ее учителем. Но оказалось, что это невозможно. Потому что несколько недель назад Руби забрали из школы. Директриса сообщила мне, что теперь ее тети обучают девочку на дому. Лена мне об этом не говорила. Не упоминала этого и Руби. Хотя в последнее время Руби стала очень тихой и сдержанной, уже ничем не напоминая пухлощекого улыбчивого ребенка, который впервые пришел в мою церковь.

Это были уже не звоночки, а полноценный набат. И все же я выискивала оправдания. Возможно, у Лены и Деми финансовые трудности. Ребенок – это большая ответственность и расходы. После очередной службы я попыталась отвести Лену в сторонку.

– С Руби все в порядке?

Она просияла широкой улыбкой и ответила:

– Конечно, преподобная. Вы должны еще раз зайти к нам на чай.

– Это было бы чудесно, – ответила я, чувствуя, насколько неискренне это звучит с обеих сторон. Затем я как бы невзначай поинтересовалась: – Как дела в школе?

Она помрачнела.

– Преподобная, должна сознаться, что мы проявили беспечность. Руби в школе травили, но мы этого не знали. Один ребенок обижал ее и забирал у нее ланч. Мы должны были принять меры раньше, и нам нет оправдания. Но теперь мы обучаем ее дома, где можем заботиться о ней, как положено.

Она снова улыбнулась мне, так широко, так искренне. И ее рассказ был таким убедительным, но в глубине души я знала, что она лжет мне сквозь свои сверкающие зубы.

Я сделала анонимный звонок в социальные службы. Я выжидала. Ничего не происходило. Руби продолжала появляться в церкви и с каждой неделей становилась все тоньше и тоньше. Я не могла с ней поговорить, потому что там всегда присутствовали либо Лена, либо Деми. Я обратила внимание на то, что у Лены появляется новая одежда, а на щуплой шее Деми красуется новая золотая цепочка.

Я еще раз позвонила в социальные службы. И снова началось ожидание. Однажды, во время урока рисования, улучив момент, когда Лена вышла в туалет, я присела на корточки рядом с Руби.

– Привет, милая, как дела?

Не сводя глаз с рисунка – буйство клея и блесток, она ответила:

– Все хорошо.

– Дома все нормально? Ты хорошо кушаешь?

– Да.

– Ты уверена?

Она подняла голову. В ее темных глазах светились ужас, отчаяние, обреченность.

– Я плохая девочка. Во мне сидит дьявол. Его необходимо изгнать.

И она разрыдалась.

– Руби…

– Что вы делаете?

Боковым зрением я заметила что-то красное. Это бежала от двери Лена.

– Что вы сказали? – отталкивая меня от девочки, завопила она. – Зачем вы расстраиваете ребенка?

– Лена, я о ней тревожусь.

Она схватила Руби за локоть, рывком поднимая ее со стула и не сводя с меня глаз, горящих ненавистью.

– Это все ты, верно? Подсылала к нам тех людей. Создавала нам проблемы. Ах ты, белая сука.

Я ошеломленно на нее смотрела, не произнося ни слова.

– Я порядочная женщина, и я пытаюсь правильно воспитывать этого ребенка, а ты тут стоишь и распространяешь на нас клевету. Я люблю этого ребенка. И я делаю то, что для нее лучше всего, ты меня слышишь?

Я пыталась сохранять спокойствие, понимая, что теперь все присутствующие смотрят только на нас.

– Я тебя слышу, Лена. Но она плохо выглядит.

– Ты так думаешь? Что такие люди, как мы, не могут как положено растить своих детей? Не то что вы, идеальные белые люди, да?

– Нет. Это тут ни при чем.

– Как ты смеешь? Я не отдам тебе Руби, поняла? Я никому не отдам Руби.

И она ринулась прочь, волоча за собой девочку.

После этого я должна была обратиться в полицию. Я должна была наседать на социальные службы и заставить их себя услышать. Я должна была броситься за Леной. Я должна была сделать хоть что-то. Но я этого не сделала. Я испугалась. Испугалась того, как смотрели на меня другие родители. Испугалась того, что ее слова могли быть в какой-то степени правдой. Неужели я судила Лену и Деми строже из-за цвета их кожи, пусть даже подсознательно? Я опасалась совершить ужасную ошибку.

На протяжении всей следующей недели я не видела Руби ни разу. Я проезжала мимо их дома, и он выглядел заколоченным. Наверное, они переехали. Я ее потеряла.