Спартак

Варрону хватило нашей первой встречи. Во второй раз к стенам Копии пришли другие люди — Помпей подослал центурионов. Все до одного седовласые солдафоны в начищенных лориках, из тех, кто знал военное дело на зубок. На это раз встреча состоялась прямо у городских ворот. Разговор складывался непросто, но я твердо настаивал на своем, когда дал понять центурионам, что пленники покинут Копии лишь в том случае, если за ними явиться лично Помпей. Другие варианты и предложение я отметал с порога, чем поначалу вызвал бурю негодования послов. Озадаченные моей твердостью, они стояли у рва, явно не рассчитывая на такой ответ и лихорадочно соображали в какую колею им следует вывести переговоры, чтобы не опростоволоситься и не получить в римском лагере нагоняй.

— Одно уточнение Спартак! — пролаял твердым поставленным голосом полевого офицера центурион. — Ты сказал, что хочешь поставить Магну свое условие — он должен подойти к стенам Копии лично, так?

Я отрывисто кивнул.

— Значит так, — я заметил, как дернулся от напряжения глаз центуриона. Мои слова явно пришлись ему не по душе, ну еще бы — ставить условия триумфальному полководцу, это затея так себе. — Мы передадим Магну твои пожелания слово в слово.

Разговор подошел к концу. Четверо послов поскакали обратно к своему лагерю. Я проводил их взглядом, чувствуя, как неприятно тянет на душе. Заигрывая с Помпеем, пытаясь навязать свои правила в его игре, я шел по острому лезвию. Оставалось ждать, что из всего этого сумбура выйдет в сухом остатке. Сейчас я не имел ни малейшего представления о том, как воспримет мое предложение Гней Помпей. Со стен гарнизона я видел римскую артиллерию, тридцать единиц которой пополнилось двенадцатью новыми баллистами. Сорок две боевых машины со смертоносными снарядами растянулись широкой линией у наших стен. Вполне вероятно, что через несколько минут отдадут приказ и в Копии полетят первые снаряды. Я помнил на что способны римские баллисты и тяжелая картечь.

— Что теперь, Спартак? — Рут озадаченно чесал макушку, всматриваясь в спину удаляющимся послам. — Думаешь, Помпей примет предложение?

— А как бы поступил ты, брат? — покосился я на гопломаха.

— Подошел бы! — твердо заверил он.

Я положил руку на его плечо, крепко сжал, взглянул в уставшие глаза полководца.

— Ты выполнил мой приказ?

— Мы сломали мебель в домах и собрали ее в кучи. Ганник и другие заняли позиции, — подтвердил он.

— Что с заложниками?

— Я сделал все как ты велел… Что ты задумал?

— Сам не знаю, — честно ответил я.

— Но мы ведь не сдадимся, Спартак? Не затем мы воевали, чтобы склонить головы без боя, верно брат? — не унимался гопломах.

— Верно, Рут, мы не сдадимся, — ответил я.

Германец, на глазах которого появились слезы обнял меня и прижал к груди своими огромными ручищами. Я слышал, как быстро, отчаянно, колотилось сердце этого храброго человека, веру которого не могла сломить ни одна неудача. Он был тверд и непоколебим.

Дневики Марка Лициния Красса

Встреча с Помпеем не входила в мои планы. Но я засвидетельствую сей факт для потомков, чтобы ни у кого из вас не было сомнений, что я, Марка Красс, руководствовался сегодня интересами Республики!

Помпей встретил меня у самого входа и тут же крепко обнял, показав свою недюжинную силу. Помпей был физически крепким мужчиной в полном рассвете сил, на вид ему можно было дать около сорока лет[1]. Мягкие волосы, аккуратно зачесанные, пробивала первая седина. Лоб складками разрезали глубокие морщины. И живые блестящие глаза.