Спартак

Понимая, что нам не за что не добраться до Брундизия до того, как Красс настигнет наше с трудом передвигающееся войско, я предложил рубить с плеча. Можно назвать задуманное реформой или встряской наших рядов, но мне казалось, что не сделай этого и мы непременно потерпим крах. Реализация задуманного, напротив, виделась мне единственным возможным вариантом, который приведет нас к успеху. На подходе к Гераклию, нам следовало пойти на казавшийся безумным шаг. Тщательно прошерстить ряды, чтобы выделить и, наконец, отделить созревшие зерна от плевел. Я вкратце обрисовал военачальникам мое мнение о так называемых «найденышах» из-за присутствия которых наша армия с каждым часом обретала все больше недостатков, теряя последние достоинства.

— Говори дальше, мёоезиец, — теряя терпение, сказал Ганник, когда молчание затянулось.

Я коротко кивнул и продолжил речь, которая давалась с таким трудом.

— Мне нечего скрывать, братья, — заверил я. — В нашем войске большинство тех, кто понятие не имеет о том, что такое война и уже сейчас жалеет о том, что они ввязались в эту дурную историю. Получи они возможность вернуть время вспять, то вряд ли бы взялись за меч снова. Я говорю так не потому, что хочу назвать этих людей трусами, а потому, что каждый из них понимает, что он абуза, тянущая нас с вами вниз.

— Не поспоришь, — Икрий склонил голову.

— Эти люди, — продолжил я. — Некогда пахари, виноделы из латифундий[1] своих доминусов, всей душой ненавидящие римлянина, увы, переоценили себя. Из отличного пастуха не всегда получается столь же отличный мечник, вам братья, это известно как никому. В составе ваших легионов полно тех, кто сердцем и душой готов поддерживать наше движение, но на деле эти люди лишь создают трудности нам в достижении целей. Эти люди тормозят нас, лишают мобильности, сковывают тактически, — я принялся загибать пальцы, но бросил эту затею, понимая, что у меня не хватит пальцев, да и не к чему перечислять очевидное. — Я верю, более того, я знаю, что каждый из них не хочет быть обузой, все чего они желают — помочь. Но увы…

Военачальники молчали. Можно начать спорить, заверять, что именно на таких людях, как пахари, виноделы и кузнецы держится наше движение, но факты оставались неопровержимыми. Имея в составе войска таких людей, мы медленно, но верно шли к самому дну, крайней точкой которой станет наша капитуляция Марку Лицинию Крассу. Икрий почесал затылок и пробубнил себе под нос.

— В моем легионе найдется с половину таких «найденышей», сбежавших из римских латифундий! Вторая половина будут те самые пастухи, ради которых мы в свое время свернули в Брутию[2]! Все до одного это храбрые люди, за которых я готов ручаться лично. И все они мечтают только об одном! Быть свободным и умереть за свободу… Но ты прав в одном Спартак, никто из них не готов к настоящей войне!

Он переглянулся с Тарком, который выразительно кивнул в ответ.

— Это те люди, ради которых мы взялись за мечи, разве нет? Что ты предлагаешь? — сухо спросил Тарк, по его лицу я видел, что полководцу не нравится это разговор.

Я замялся, но на выручку пришел Ганник.

— С ними нам не выиграть войну! Спартак прав от начала и до конца.

Икрий тяжело вздохнул.

— Я не идиот, братья и прекрасно понимаю все сам. Но как быть тогда? — он покосился на Ганника, перевел взгляд на меня. — Вы сможете взять на себя такое решение?

От вопроса полководца кожа на моем теле покрылась мурашками, но взгляд Икрия я выдержал.

— У меня нет другого выхода, — процедил я.

Икрий промолчал, взорвался Тарк.

— Безумие… Я не прощу себе этого! — прорычал он.

— Стоит каждому из нас наступить на горло своим принципам и пойти дальше, как у сотен тысяч ни в чем неповинных невольников по всей Италии, большинство которых женщины и дети, появиться шанс обрести свободу! Не думал об этом, Тарк? Не думал, что твои соплеменники больше не узнают, что такое рабство и жизнь во имя доминуса?

Моя пламенная речь тронула Тарка, он спрятал лицо в ладонях.

— Прости, Спартак, я забыл о людях, которые верят в нас и молятся за наши успехи, — прошептал он.

— Прикажите деканам подготовить списки «найденышей». У Гераклия мы раскинем лагерь, к этому моменту деканы должны подать списки центурионам, а центурионы вам, — я поочередно обвел взглядом полководцев. — Далее, каждый из вас зачитает список перед своим легионам. Тот, чье имя попадет в него должен покинуть наши ряды.

Я заметил, как поежился юный Тирн от этих слов. Галл, не так давно принявший командование легионом, вряд ли представлял, как будет зачитывать список с именами тех, с кем наши пути разойдутся раз и навсегда.

— Куда им идти? — насупился Рут.

Я предполагал, что под Гераклием нас покинет до десяти тысяч человек. Эти люди не имели возможности вернуться на родину, будь то Галлия или Фракия[3], и оказывались в подвешенном состоянии. Ответа на вопрос, заданный Рутом, я не знал, но и другого выхода кроме как распустить большую часть войска, не видел.