Талос, пробираясь среди груды трупов, нашел Бритоса, когда тот еще дышал. Талос принялся лихорадочно работать, высвобождая его из-под трупов врагов и окровавленного щита. Он поднял голову Бритоса, кровь струилась из большой раны под горлом, а по лицу уже разлилась смертельная бледность.
– Ты захотел умереть… Ты захотел умереть в день своего триумфа…
С огромным усилием умирающему воину удалось поднять руку и указать ею на окровавленные доспехи.
– Что там… Под этими доспехами… Талос, что? – Его голова безжизненно откинулась назад.
Солнце садилось над окровавленным полем битвы при Платеях. Оно садилось над изувеченными телами и над горами трупов, а густые клубы пыли переливались золотом в лучах заходящего солнца. Талос встал и огляделся, будто очнувшись ото сна. Вдалеке он увидел очертания крупного человека, приближавшегося верхом на осле. Это был Карас.
– Ты опоздал, – мрачно сказал Талос. – Все кончено.
Карас посмотрел на тело Бритоса. Казалось, что его уже приготовили для похоронного обряда.
– Он умер так, как он хотел, восстановив честь и доброе имя. Его похоронят со всеми почестями.
– Нет, – ответил Талос. – Они не будут хоронить его. Это сделаю я.
Они вместе подняли тело Бритоса и отнесли к краю лагеря. Затем Талос взял воды из реки, чтобы омыть тело друга, а Карас набрал на дрова сломанные копья и обломки колесниц, которые он нашел в персидском лагере, и сложил скромный погребальный костер. Они сели рядом и посмотрели на павшего воина, лежавшего на костре на носилках из копий. Тело Бритоса покрыли тем самым черным плащом, в котором он был на похоронах Агиаса и всегда брал с собой.
– Я хотел успеть, – сказал Карас. – Но путь был трудным и опасным.
– Если бы ты успел, вряд ли бы смог чем-то помочь, – сказал Талос с печалью в голосе. – Он сам решил умереть, другого объяснения нет. Что с твоим заданием? – спросил он.
– Выполнено. Эфиальт мертв. Я задушил его вот этими руками.
– Ну а теперь, мой добрый друг, попрощаемся с Бритосом, сыном Аристархоса Клеоменида… Попрощаемся с тем, кто струсил, – добавил он с горькой усмешкой.
Карас пошел в сторону персидского лагеря, который был еще охвачен огнем, и вернулся с факелом в руке. Вдруг что-то отвлекло его, и он похлопал Талоса по плечу.
– Смотри, – сказал он.
Юноша повернулся в указанном направлении и увидел человека в длинном сером плаще с капюшоном. Человек медленно шел по полю битвы и остановился шагах в тридцати от них.
– Это он, – сказал Талос, – кажется, это он стоял у твоего дома той ночью…
– Хочешь, я займусь им? – спросил Карас.
– Нет, мне все равно, оставь его в покое.
Талос взял факел и поджег костер. Языки пламени тотчас взвились кверху, раздуваемые вечерним ветром, и вскоре добрались до тела Бритоса. Вдалеке поднимался дым над большими погребальными кострами греков; они тоже начали сжигать тела павших по мере того, как их приносили с поля битвы. Талос отстриг у себя прядь волос и бросил в пламя. За этим последовал крепкий и гибкий кизиловый посох, который Критолаос когда-то подобрал для него.
Талос почувствовал, что на его плечо легла чья-то рука. Он обернулся и сквозь слезы увидел царя Павсания. В руках он держал огромный щит с драконом, на краю которого острием кинжала было вырезано имя: Клейдемос Аристархос Клеоменид.
– Это твое имя, – сказал он Талосу. – Спарта утратила двух великих воинов: твоего отца и брата. Столь знатный род не должен прерваться. Слишком долго тебя не было с нами, но настало время вернуться к народу. Взгляни, – добавил он и указал в сторону греческого лагеря. Длинная колонна покидала лагерь. Воины выстроились в шеренги и, покрытые кровью и пылью, маршировали под пение флейт и барабанную дробь.
Молча они подошли к погасшему костру. Один из офицеров обнажил меч и отдал приказ: солдаты застыли, салютуя, и подняли копья, которые засверкали в последних лучах заходящего солнца. Трижды они прокричали в небо боевой клич, воодушевивший их в последней битве: клич Бритоса – «того, кто струсил».
Они ушли, и мелодия флейты умолкла. Карас собрал прах и кости Бритоса, сложил их в щит и прикрыл плащом. Затем он посмотрел в сторону горизонта, где угасали последние лучи вечерней зари, повернулся к Талосу и пробормотал:
– Когда настанет день и ты вновь увидишь меня, вспомни эти слова, Талос, сын Спарты и сын своего народа.
Карас взял осла за уздечку и слился с вечерними тенями.
Часть вторая
И если мы возбудили неприязнь какого-нибудь божества, то уже в достаточной мере искупили нашу вину[2]
Глава 1. Распутье