Спартанец

Стихи неожиданно и совершенно ясно вспыли в памяти Талоса, стихи Периаллы, беглой пифии.

– К чему эти слова, Талос? – спросил Бритос, оторвавшись от своих мыслей.

– Это пророчество, Бритос, смысл которого я понял сейчас, в эту минуту. Дракон Клеоменидов и волк Тайгета сначала рвут друг друга в клочья с лютой ненавистью, а затем вместе стремятся к славе. Тот, кто струсил, и пастух – это мы.

– Кто произнес эти слова… Когда? – спросил Бритос.

– Это слова настоящего пророчества. Помнишь пифию Периаллу?

– Да, – шепотом ответил Бритос. – И помню ужасную смерть царя Клеомена.

– Я встретил ее давно в хижине Караса, и она сказала это пророчество для меня. Тогда я забыл о нем, потому что ничего не понял. И только сейчас я услышал, как эти стихи зазвучали во мне. Стало быть, наши судьбы связаны, Бритос, и именно эта связь остановила твою руку в тот день в долине и побудила меня спасти тебя ночью в лесу. Это все, что мне известно, и большего нам не увидеть. Обо всем знают только боги, Бритос, но не часто они дозволяют нам проникать в их мысли.

– Что еще сказала пифия?

– Она говорила что-то еще, но сейчас не могу истолковать ее слова; их время еще не пришло. Ты спрашиваешь, почему я держу в руках этот большой роговой лук. Когда-то один человек передал его мне и научил стрелять из него. Он научил меня управляться с хромой ногой и ловко владеть всеми частями тела. Он воспитал мой ум и сердце. В этом луке хранится тайна моего народа; не проси меня открыть ее, ибо ты спартанец и твой народ угнетает мой.

– Ты воин… Талос, ты воин, не так ли? Воин и лидер своего народа. Возможно, это то, что свело нас. В то же время это разъединяет нас. Может быть, в глубине души мы и желаем этого, но мы не можем переступить границ, которые установили боги.

– Их установили не боги, Бритос, а люди… Взгляни на меня: разве может человек родиться рабом? Видел ли ты хоть раз, чтобы я струсил? Или предал кого-нибудь? На протяжении многих лет я был пастухом и рабом старика Кратиппоса, я возделывал его поля, исполнял его волю смиренно, втайне проливая слезы унижения и страха. В ту страшную ночь твой молосс разорвал клыками моего пса Криоса, но кто из них был храбрейшим? Моя маленькая дворовая собачка, которая посвятила свою жизнь защите стада, или твое черное кровожадное чудовище? Мой народ порой забирает детей, которых вы оставляете на съедение диким зверям, и воспитывает их. Это еще один храбрый поступок. Кто же заслуживает быть рабом? Нет, Бритос, не говори, что по воле судьбы мы стали рабами, что боги подарили вам власть над нашим народом.

Бритос взволнованно смотрел на него. Если бы Талос видел выражение его глаз, он вспомнил бы тот далекий день в долине, когда на него устремился полный страдания и удивления взор воина с драконом на щите.

– Талос, – сказал ему Бритос со странным возбуждением в голосе, – Талос! Но ты…

– Бритос, моего отца звали Хиласом, он был сыном Критолаоса, илота. Когда повитуха извлекала меня из чрева матери, она повредила мне ногу. Это правда, потому что так сказал дед Критолаос. Он был самым мудрым и искренним человеком на свете. Спартанцы зовут меня хромоножкой, но среди своего народа я известен как Талос-волк.

Между двумя юношами воцарилась тишина, и они долго смотрели на костры на равнине. Порой до них доходили оклики сторожевых постов, перемешанные со стрекотанием кузнечиков. Талос нарушил молчание.

– Поэтому, – сказал он, – на заре нового дня наши пути разойдутся. Завтра я помогу тебе надеть доспехи, как подобает илоту, но в бой ты пойдешь один. В этом сражении нет славы для моего народа, только смерть. Помни, однако, что под бронзовыми доспехами вместе с твоим сердцем будет биться сердце Талоса.

Он замолчал, потому что слезы подступили к горлу. В ту ночь Бритос долго и беззвучно плакал.

Посоветовавшись с офицерами и командующими силами союзников, Павсаний понял, что продолжать удерживать позицию нельзя. У его гоплитов и пехоты не хватало сил, чтобы противостоять непрерывным и смертоносным атакам персидской кавалерии. Чтобы вновь вступить в бой, следовало отступить на более защищенные и выгодные позиции. И тогда он решился привести в исполнение план отступления.

Первыми под покровом ночи ушли союзники. Чтобы враг думал, что они остаются на месте, они оставили гореть лагерные костры. Их путь лежал к узкому перешейку у храма Геры в городе Платеи. За ними двумя параллельными колоннами должны были следовать пелопоннесцы и афиняне из правого крыла войска. Тьма прикрывала отступление, но она же и затрудняла движение, и вскоре царь Спарты понял, что связь между отрядами утрачена. Только афинянам удалось идти сплоченно по одной дороге, соблюдая дистанцию в один стадий. Они двигались вдоль линии холмов, стараясь держаться середины склона, чтобы быть готовыми укрыться от нападений вражеской конницы.