Спартанец

– Дело не в этом. Царь Павсаний уже отправлял людей с посланиями для великого царя. Эти люди… не возвращаются.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Именно то, что ты слышал, Двуименный. Я знаю, что те, кому поручают эти послания, домой не возвращаются. Понимаешь, почему я боюсь? Это послание может быть приказом убить меня… Если я ошибаюсь, тогда почему царь велел распечатать свиток только после того, как ты выполнишь задание? Послушай, Двуименный. Когда я пришел во Фракию с посланием царя, я увидел, что одна только мысль о возвращении в Спарту пробудила в тебе утраченную жажду жизни. Надежда вновь увидеть женщину, воспитавшую тебя, увидеть всех твоих близких воскресила в тебе желание бороться. Я подозреваю… Боюсь, что ты готов на все, лишь бы получить обещанное. Я не знаю, что сказал царь в ходе вашей беседы с глазу на глаз; наверное, что-то очень важное. Я знаю, что царь тебя высоко ценит. Жизнь сирийского раба не стоит ничего в сравнении со всем этим… и поэтому я боюсь, Двуименный. До Келайнаи осталось чуть больше двух дней пути. Ты доставишь послание, а затем прочитаешь приказ. Я прошу лишь об одном: если тебе будет приказано убить меня, не перерезай мне горло мечом, умоляю тебя… Позволь мне самому лишить себя жизни. Я знаю об одном напитке, от которого я просто засну и перейду из этой жизни в бесконечную тьму, не испытывая боли…

Две крупные слезы выкатились из темных глаз Лахгала, и юноша молча потупил взгляд. Клейдемос не отвечал, пораженный услышанным. Он размышлял надо всем, что с ним произошло, над надеждой, которая зародилась в его душе, над ужасом поступка, который ему, вероятно, предстояло совершить. Или Лахгал ошибался? Быть может, люди, о которых он говорил, исчезли по иным причинам. Заблудились или попали в засаду… Но в его суме лежал кожаный свиток, скрепленный печатью царя, а в руке Клейдемос держал посох – скифаль, ключ к прочтению свитка. Это был не кизиловый посох, который когда-то выбрал для него Критолаос. Тот посох сгорел в погребальном костре Бритоса, а вместе с ним на окровавленном поле при Платеях сгорела и юность Клейдемоса.

Дрожащий голос Лахгала отвлек его от раздумий.

– Ты не раз зачитывал смертные приговоры на своей скифали, Двуименный, приговоры тысячам людей. Ты спартанский воин, такова судьба; боги не раз спасали тебе жизнь. В детстве они уберегли тебя от волков, на поле битвы – от града фракийских стрел. Солдаты недоумевали, как можно столько раз безнаказанно бросать вызов смерти? Ты хромой воин с двумя именами и двумя жизнями. Ты спасся даже от той смерти, которую выбрал сам, когда захотел умереть от собственного меча… Не так ли? Тебя ждет великая судьба; возможно, страшная судьба, и от нее не скрыться. Во Фракии около дуба ты пребывал в беспросветном отчаянии. Я помню твои тусклые глаза, помутившийся взгляд, окаменевшее лицо. Что такое жизнь раба, которую продали задолго до того, как он успел хоть на минуту подержать ее в своих руках? Человеческое тело, цена которому – пять оболов…

– Довольно, Лахгал! – воскликнул Клейдемос и взялся руками за голову.

Но Лахгал продолжил. Его голос не дрожал. Это был глубокий и мрачный голос, голос сильнейшей боли.

– Итак, пути назад нет. Не обращай внимания на меня, прочти послание сейчас же. Если я должен умереть, я умру. Сегодня и завтра, как подобает преданному рабу, я буду сопровождать тебя, а потом я просто не проснусь… ты даже не заметишь. Только прошу, не оставляй мое тело на съедение шакалам, похорони меня, как свободного человека, как… друга, которого ты любил. Иначе моя тень будет печально скитаться по ледяным берегам Ахерона, как бывает с душами людей, чьи тела не были преданы обряду погребения.

Клейдемос положил руку ему на голову:

– Я не убью тебя, Лахгал, и не заставлю наложить на себя руки.

Он достал из сумки запечатанный свиток и обернул вокруг скифали так, чтобы можно было прочитать послание царя.

Слуга, которого я послал с тобой, выполнил свою задачу. Теперь ты знаешь обратный путь. Ты вернешься один, ибо свидетелей твоего путешествия в Азию быть не должно. Ты также уничтожишь это послание.

– Не зря ты боялся, Лахгал, – сказал он и бросил свиток в ручей, – царь приказал убить тебя.

Стены Келайная возвышались на фоне голубого неба. На вершинах городских башен гнездились аисты. Широко раскинув неподвижные крылья по ветру плоскогорья, огромные птицы парили в потоке воздуха, неспешно кружась над городом. С холма спускалась серебристая лента реки Большой Мендерес. По преданию, ее исток находился где-то в городе, в темной пещере, где некогда жили нимфы и сатиры. Вокруг нее рос тополиный лес, полный певчих птиц.

– Мы приехали, – сказал Клейдемос Лахгалу. – В городе нас ждет посланник великого царя, сатрап Артабаз.

– Все верно, – ответил юноша. – Там, на скале, находится летняя резиденция великого царя, в ней и живет сатрап.