– Это всего-то медное блюдо, тарелка какая-то… – произнес наследник Севера, не понимая, чему тут восторгаться. – Мэн Чао, тебя только половица здесь не восхищает. Может, это тебе стоит сходить на прием к лекарю? Я начинаю волноваться за тебя.
– Вот ты недалекий! – Мэн Чао усмехнулся и обвил рукой шею приятеля так, что У Чан не мог и вздохнуть. – И нечего такое лицо строить. Вы все на Севере такие сухие и скептичные? Перед тобой блюдо самого Жемчужного императора Ху Юаньсиня! Считается, что именно в него он выкладывал свою самую большую драгоценность – перо феникса – и в отражении видел лица своих недоброжелателей. Он посмертно вознесся, а земной дар оставил людям. Полагаю, что только благодаря этой самой медной тарелке он и прожил так долго, обрубая все козни на корню.
Не счесть, сколько веков назад правил Ху Юаньсинь. Из всех знаковых правителей, что были до последнего, Агатового императора, который желал сплотить народы и воссоздать одно большое государство, выделялись трое: Яшмовый император научил людей рыболовству, охоте и разведению скота; Нефритовый объединил восточные племена в один народ, а после отправился на север, чтобы наделить местных знанием о землевладении; Жемчужный же стал отцом человеческой культуры. И хотя Ху Юаньсинь властвовал на юге, он внес в мир людей во всей Поднебесной множество наук и культур: письменность, создание колес и телег, музыка, медицина. Он был ближе всех к смертным, оттого, наверное, и прожил дольше остальных правителей. Почил Жемчужный император собственной смертью, однако, как было принято считать (особенно на Востоке), такие выдающиеся Сыны Неба тут же возносятся. Правда это или нет, знают только небожители.
У Чан перевел взгляд на выставленное боком блюдо. Оно было настолько старым, что уже потеряло блеск и не отражало ничего, да еще и позеленело.
– Что бы ты ни говорил, сейчас это изъеденная временем тарелка. И перо феникса? Ты действительно веришь в подобную чушь?
Мэн Чао удрученно выдохнул и, перед тем как войти в двери главного зала, обронил:
– Тебе еще многое предстоит узнать. Поучишься с мое и не в то поверишь.
Как только массивные двери открылись, из зала донесся шум: тоскливые песни об Агатовом императоре и галдеж собравшихся господ. Луань Ай поприветствовала вошедших, и стоящий рядом с ней окруженный толпой величавый мужчина громко выкрикнул:
– Господин У, господин Мэн! Наконец-то все в сборе. Прошу к столу! – Это и был владыка Востока. Только он успел пригласить юношей, как его отвлекли другие гости, и он, громко смеясь, утонул в разговорах.
У Чан побрел было за Мэн Чао, но тот его остановил и тихо пояснил:
– Тебе за стол к северным господам. Но не переживай, в покое я тебя не оставлю, вскоре переберусь поближе.
Представители Севера, Юго-Запада и Востока сидели отдельно, друг напротив друга. Северяне были размещены будто бы на переговорах между двумя врагами – семейством Луань и Ба. Подобного ребячества У Чану в жизни не приходилось видеть. Не лучше ли, наоборот, усадить всех поближе, чтобы сгладить углы?
В итоге столы образовывали ровный квадрат с недостающей четвертой гранью: Юго-Запад со своими пестрыми красными и желтыми одеяниями, Восток с золотыми и синими одеждами и Север, который выглядел лишним: все трое избранных были одеты кто во что горазд, даже без намека на единый стиль. Взглянув на свои, а после на одеяния Бань Лоу и Цюань Миншэна, У Чан невольно подумал о птицах его величества, о которых сейчас пели две тонкоголосые барышни: церемониальные облачения как раз были похожи на оперение императорских павлинов – один был в черных одеждах, другой в нефритовых, а третий в ярко-синих.
– Пестрые птички величаво танцуют. Яркое перышко упало к ногам его величества. Кому же удача на этот раз улыбнется?
И хотя песня рассказывала о добром жесте Агатового императора, который подарил по перу каждому значимому семейству Поднебесной в знак примирения, У Чан счел выбор подобных мотивов для торжества довольно странным. Словно этим владыка Луань пытался что-то сказать присутствующим.
У Чан перевел взгляд на охваченный весельем столик справа, за которым как раз расположилось семейство Луань, и заметил, как его все поприветствовали поднятой пиалой. Внезапно в огромном помещении потемнело, а звуки затихли. Словно Небеса рухнули и погребли все под собой. В кромешной тьме и тишине, периодически прерываемой легким шушуканьем и шуршаньем, У Чан почувствовал, как его слегка толкнули.
– Давайте-давайте, господин Цюань, тут места предостаточно, подвиньтесь чуток…
И в момент, когда человек со знакомым голосом плюхнулся рядом, чему У Чан совершенно не удивился, сцена в центре зала озарилась светом.
– Видишь, говорил же, что не брошу тебя одного, – прошептал Мэн Чао и обнял У Чана за плечо. – Сидишь с кислой миной. Чего вечно такой серьезный? Я бы предложил господину У винца для хорошего настроения, но лекарь мне запретил. Так что уж извини.
У Чан присмотрелся к расплывающейся улыбке Мэн Чао и скривился:
– Ты что, уже пьян? От тебя разит алкоголем! Когда ты только успел?