Спаси меня от холода ночи

– Почему тебе обязательно надо было идти туда в одиночку? Почему ты мне не доверяешь? И назови хоть одну причину, почему твоему мерзавцу-отцу не…

– Нилл!

– Да пошло оно! – Нилл резко разворачивается, делает шаг по направлению к дому, и в следующий момент я повисаю у него на руке.

– Прекрати же! Прекрати! Ты туда не пойдешь! Прости меня. Прости, что я тебе не доверилась, это была ошибка, я была… я была…

По Ниллу видно, что он с трудом сдерживается, чтобы просто не стряхнуть меня.

– Пожалуйста, – настаиваю я. – Не впутывайся туда. Наверное, это был неправильный путь, наверное, надо было поступить по-другому…

– Наверное, это был неправильный путь – подставляться твоему отцу как боксерская груша? Это ты пытаешься мне сказать?

Пораженная, я выпускаю его руку. В тот же миг Нилл замечает, что его колючий сарказм ранит больнее, чем все, что он в ярости наговорил до этого. Он трет лицо.

– Извини. Это было… мне жаль.

– Я не хочу, чтобы ты делал то же самое, что и он.

Нилл тяжело приваливается к машине.

Я ловлю его взгляд:

– Я ненавижу это, понимаешь? Я ненавижу то, что он творит, презираю его за это, меня от него тошнит. Я желаю ему смерти. И мне становится плохо от единственной мысли, что ты можешь поступить так же, как он.

Никогда я не смогу быть с человеком, для которого насилие является средством достижения цели, никогда.

Молчание между нами висит так долго, что я уже готова разреветься. Если он сейчас войдет туда, я его потеряю.

– Хорошо. – Звучит не особенно убедительно, а у него в глазах я читаю сомнение. – Но если…

Вой сирен. Я уже давно слышу этот сигнал и не обращаю на него внимания, однако, когда машина «Скорой помощи» сворачивает на нашу улицу, оглядываюсь. Фургон резко тормозит перед подъездной дорожкой, метрах в двадцати от нас с Ниллом. Сирена смолкает, а мигающие синие огни при дневном свете выглядят безобидно, чего не скажешь о врачах, которые, выскочив из машины и захватив носилки, в спешке бегут к моему дому. Что?.. Мама? Пиппа? Пиппа!

Рванув вперед, я проношусь по дорожке в распахнутую настежь входную дверь.

– Пиппа? – Голоса раздаются из гостиной, но я все равно вскидываю глаза на лестницу, которая ведет к комнате сестры. И к моей бывшей комнате, превратившейся в музыкальную комнату. – Пиппа!

Ко мне выходит один из медиков.

– Кто вы?

– Я живу здесь. Пиппа! – Мне хочется броситься вверх по лестнице, потому что от мысли пойти в гостиную пронзает ужас. Должно быть, она до сих пор в своей комнате… нет. Что бы тут ни произошло, она вмешалась, взяла на себя мою роль, она…

– Вы здесь живете? – Голос доктора становится громче, по-видимому, он задает мне этот вопрос уже не в первый раз.

– Нет, я… жила здесь раньше, я Сиенна Салливан, одна из двух дочерей.

– А вы?..

– Я Нилл Кеннан, друг Сиенны. – То, что Нилл стоит у меня за спиной, я осознаю лишь в тот момент, когда слышу его голос.

– Кто-нибудь из вас присутствовал при инциденте?

– При каком инциденте? Что случилось? Где моя сестра?

– Сиенна!

Открывается дверь в гостиную, санитары стараются аккуратно вынести из комнаты носилки. Позади них я вижу маму, а на носилках… не хочу смотреть, но я обязана, обязана знать, что произошло с Пиппой, он ее?..

На носилках лежит отец, и я вздрагиваю. Лицо бледное, глаза закрыты. Повязка на голове фиксирует компресс, по которому расплывается темное пятно.

– Осторожно, будьте добры, отойдите немного.

Врач, с которым я только что разговаривала, отодвигает меня в сторону, мужчины проходят мимо и скрываются за дверью. Один из них высоко поднимает флакон с жидкостью, прозрачная трубка заканчивается где-то под простыней, которой накрыли моего отца.

– Сиенна! – Мать бросается ко мне, и Нилл за мной с шипением втягивает в себя воздух. Выглядит она кошмарно. – Ты видела Пиппу?

– Что?

– Ты знаешь, где Пиппа?

– Но Пиппа… – Усилием воли пытаюсь обуздать ужас. – Пиппа ведь здесь.

– Была здесь. Она убежала.

– Почему?.. Что случилось? Что тут вообще стряслось? – Голос у меня становится все выше, кажется, что я рухнула в ледяную воду и тону, все глубже и глубже. Тьма внутри меня, которую всегда подавляла, вырывается и крадет воздух, которым я дышу.

– Не могу сейчас объяснить, мне нужно в клинику. Вероятно, мне придется… давать показания, но врачи и так хотят увезти меня с собой.

Да, естественно, они хотят. По сравнению с мамой мой вид тогда перед зеркалом был вообще невинным. Нижняя губа покрыта запекшейся кровью и опухла, глубокая царапина над левой скулой заклеена пластырем, глаз заплыл. Область вокруг правого глаза тоже уже потемнела, а разговаривает она как-то нечетко, как будто рот наполнен лишней жидкостью. Она кладет мне ладонь на предплечье, и я смотрю на окровавленные костяшки пальцев.

– Можешь остаться здесь? Если вернется Пиппа…

– Конечно.

– Я позвоню тебе из больницы.

– Хорошо. Можешь сказать мне?..

– Миссис Салливан? – Возле нас останавливается один из санитаров. – Не могли бы вы пройти с нами?

– Разумеется. – Маме кое-как удается улыбнуться. Даже зубы у нее все в крови. Боже мой. Я еле смаргиваю подступившие слезы.

– Мама…