Спасти или уничтожить

Он прекрасно понимал, что сейчас, в эти дни, часы и минуты нет ничего важнее фронта, где бойцы отдают свои жизни, защищая Родину! Но иногда, слушая доклад из какого-то отдаленного уголка, думал, что защищают-то не какую-то отвлеченную «страну», а именно Родину, которая для каждого воплощена, скорее всего, не в камнях Кремля и булыжнике Красной площади, а связана, может быть, с небольшим домиком, где ждут своего сына, мужа, брата или отца миллионы советских людей!

И тогда каждый вопрос, может быть, и в самом деле второстепенный, приобретал для Берии особо важное значение!

Но даже сейчас, несмотря на такую занятость, он постоянно ждал известий о том, как решается «его вопрос» в Белоруссии.

Нет, он не спрашивал об этом секретаря или сотрудников, никуда не звонил, чтобы справиться о новостях оттуда. Он просто ждал, почти физически ощущая тяжесть этого ожидания и предпочитая находиться в состоянии готовности к худшему.

Забота эта стала для него складываться уже в сентябре 1939 года, через несколько дней после начала освободительного похода РККА, которая взяла под свою защиту мирное население Западной Белоруссии и Западной Украины.

Приехавший по окончании срочной командировки майор Каширин был первым, кто доложил об этом:

— Товарищ народный комиссар, немцы постоянно предпринимают попытки проникнуть на территории, находящиеся под нашим контролем.

Берия был доволен докладом, который только что выслушал, поэтому ответил спокойно и доброжелательно:

— Это мы проводим освободительный поход, товарищ Каширин, а немцы с поляками еще продолжают воевать! В пылу боев не всякий командир будет постоянно сверяться с компасом, а?

И улыбнулся, давая понять, что вообще-то он, народный комиссар внутренних дел, просит майора Каширина не быть крохобором.

Каширин тона не принял:

— Боев там нет, товарищ нарком, и проникновения свои немцы проводят скрытно, чаще ночами, и небольшими группами. Мне лично пришлось видеть две такие группы в движении. Никакой растерянности, никакой суеты, прекрасно понимают, где находятся, на требования наших скрытых постов, если встречаются с таковыми, не отвечают, скрываются. Командиры, которым об этом докладывают постоянно, находятся в затруднении.

Каширин говорил негромко — зачем кричать, если собеседник рядом, — но видно было, что внутри у него все кипит!

— Ну, и что вы мне посоветуете, товарищ майор, — попытался еще раз с улыбкой поставить майора на место нарком.

Вместо ответа Каширин достал из папки несколько листов бумаги, протянул Берии.

Перелистав их, Берия увидел три документа, исполненных на немецких, видимо официальных, бланках. Пробежал по диагонали:

— Что это? Откуда у вас?

Каширин, показывая на листы ладонью, ответил:

— Это запросы немцев, официальные запросы на уровне, так сказать, местного начальства. А содержание простое: дескать, на вашей территории скрываются поляки, совершившие нападение на немецкий пост или гарнизон, или лазарет. Они, мол, преступники, и мы будем их разыскивать на вашей территории.

Каширин усмехнулся:

— Последние предложения показательные. Мол, если хотите, можете оказывать содействие.

Берия промолчал, и майор, видимо, решивший, что нарком просто не понял, продолжил:

— То есть они будут искать на нашей территории независимо от нашего согласия, товарищ…

— Вы мне курсы сообразительности тут не открывайте, майор, — поднялся Берия со стула. — Есть еще что-то по вашему прямому заданию?

Каширин поднялся, расправил гимнастерку под ремнем. Посмотрел в глаза наркому, ответил нарочито четко и громко:

— Никак нет! Разрешите идти?

И, после кивка Берии, вышел.

Однако это было только началом, и продолжение не заставило себя ждать.

После этого, как по команде, за две недели на стол наркому легли еще полтора десятка рапортов, суть которых не менялась: немцы проникают на нашу территорию, будто никаких наших войск там нет.

Ну, а потом к рапортам стали добавляться запросы немецкой стороны. Поначалу это были запросы, так сказать, «местные», отправленные командованию тех подразделений РККА, которые располагались на западных, новых, границах после 17 сентября.

Командиры воинских частей от решения вопросов отстранялись, передавая германские послания руководителям территориальных подразделений НКВД, а те, естественно, пересылали в Москву.

Ну, а потом, с середины ноября, запросы шли уже непосредственно народному комиссару Берии. Правда, суть немного изменилась.

Теперь уже не уведомляли о внедрении на советскую территорию, а просили содействия в разыскании и пленении польских офицеров всех рангов и видов войск. И прилагаемые списки становились все объемнее — до пяти-шести десятков фамилий.

Поначалу Берия отвечал, что начата проверка, но в конце ноября позвонил народный комиссар иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов. Оказывается, и к нему немцы постоянно обращаются с теми же просьбами.

Правда, была в его информации и существенная новизна: называя некоторые фамилии, немцы прямо указывали, где и когда был пленен тот или иной польский офицер или чиновник высокого ранга, и где он находился в момент составления запроса.