Спасти или уничтожить

— То есть, товарищ Берия, немцы получают информацию почти из первых рук, — констатировал Молотов, глядя на собеседника в упор. — А может быть, и из самых первых.

Берии стало неуютно в этот момент, и он пальцем провел по воротнику гимнастерки, освобождая шею.

— Да вы так не волнуйтесь, — смягчился Молотов. — Возможно, кто-то из вашего аппарата просто оказывает услугу, так сказать, по старой памяти, но это надо расследовать быстро и тщательно.

Вернувшись в свой кабинет, Берия тотчас вызвал — одного за другим — трех своих ближайших сотрудников, дал срочные задания и назначил совещание на следующее утро.

Судя по тому, как тем утром выглядели все участники совещания, спать им не пришлось.

Зато самые первые мероприятия были намечены и в большинстве своем уже начаты.

Через три дня Берия позвонил Молотову:

— Наверное, будет лучше, если о запросах немцев товарищу Сталину доложите вы, Вячеслав Михайлович? Те обращения, которые приходили мне, подписаны разного рода чиновниками, но не руководителями, поэтому мне казалось неуместным беспокоить товарища Сталина с такими, в общем-то, пустяками.

Молотов ответил сразу, будто ждал этого все время:

— Согласен с вами, Лаврентий Павлович. Надеюсь, с вашей стороны все уже готово.

Позвонил Сталину Молотов, а начали с отчета Берии.

Сталин только первые минуты сидел и что-то записывал. Потом встал и начал расхаживать по кабинету.

После того как Берия замолчал, Сталин спросил:

— Ты закончил, Лаврентий?

— Да, товарищ Сталин, — вскочил тот.

Сталин повел рукой:

— Сиди-сиди. Ты когда получил первое известие о поведении немцев?

Выслушав ответ Берии, спросил:

— Почему так долго тянул с докладом?

Ответ был готов, и ответ простой. Но неприятный, в некотором смысле рискованный.

— Мы в наркомате, товарищ Сталин, исходили из ваших требований относиться осторожно к возможным конфликтам с немцами.

С одной стороны, Берия вроде прятался за слова Сталина, то есть, винил его в своем молчании, а с другой — вождь действительно несколько раз предупреждал: немцы с поляками воюют, значит, не всегда могут во всей полноте анализировать обстановку. Поэтому необходимо делать поправку именно на это обстоятельство.

Теперь надо было ждать ответ Сталина, который сам расставит приоритеты в этом вопросе!

Сталин, однако, удивил.

После небольшой паузы он спросил:

— О ком, собственно, хлопочут немцы? Что за люди?

И этим здорово помог Берии, который дал это задание одному из своих сотрудников именно на том самом совещании после встречи с Молотовым.

Но начал осторожно:

— Мы изучаем этот вопрос, товарищ Сталин, но при этом исходим из того, что у многих поляков могут быть фальшивые имена и фамилии, поддельные документы. Из семисот с лишним фамилий точно установлены данные по менее чем тремстам лицам. Из них, — Берия уже доставал из папки листы бумаги, — офицеры вооруженных сил составляют порядка тридцати процентов, хотя немцы почти обо всех пишут как о военнослужащих. Те же самые тридцать процентов — люди, связанные с иностранными делами.

Берия повернулся к Молотову, ожидая его реакции.

Не дождался — вопрос задал Сталин:

— Остальные — разведка?

— Скорее всего, товарищ Сталин. Мы перепроверяем.

Сталин одобрительно кивнул и посоветовал:

— Не затягивайте с этим.

Несмотря на такое замечание, Сталин, казалось, забыл о проблеме с польскими пленными, но Берия понимал: не спрашивает потому, что к нему, Сталину, с таким вопросом еще не обращались. Значит, у меня есть время, решил Берия.

И только через несколько дней понял, что ошибался!

Кто может сделать такой запрос самому товарищу Сталину? Только Гитлер!

Так?

Так!

А станет ли Гитлер делать такой запрос? Ведь Сталин сразу же ухватит его за язык: а зачем тебе эти польские офицеры? Ты их уже разгромил, что с ними еще делать?

И тогда Гитлеру придется говорить. Пусть хоть как выкручивается, а отвечать придется. И общими словами вождь германской империи не отделается — несолидно это будет выглядеть!

Итак, Гитлер не спросит об этом. А значит, что?

А значит, Сталин ждет его, Лаврентия Берии, доклада и предложений.

И, если не торопит, значит, ждет какого-то мощного хода! Хода со стратегическими задачами и решениями!

1941 год, декабрь, Берлин

Беседа продолжалась уже более часа, но Геббельс только сейчас заметил это. Второе, что он заметил, — он с удовольствием слушает этого мальчика Людвига Зайенгера, хотя еще совсем недавно он был наполнен недоверием к нему.

Впрочем, поправил себя имперский министр пропаганды, он испытывал естественное недоверие к незнакомому человеку, который вел себя достаточно непонятно и, пожалуй, скрытно, а это мало кому может понравиться.

Полтора часа назад, ожидая прибытия лейтенанта, которого он вызвал, Геббельс ощутил неприятное беспокойство и был удивлен этим!

Он — один из основателей движения, человек, близкий к фюреру, человек, слово которого наполняет немцев верой в победу и вдохновляет на бой, — волнуется перед встречей с каким-то мальчишкой!