– Баллада. Бессмертие. – Ольга Андреевна будто пробовала эти слова на вкус. У неё явно испортилось настроение, только сейчас она выглядела не сердитой, а грустной. И усталой. – Хорошие слова по отдельности, а вместе какой-то безнадежностью отдаёт. Я знаю у Роберта «Балладу о зенитчицах», еще «О красках». Напомните, о чём там?
– Там комиссара расстреливают, и он перед смертью поёт «Интернационал». Хотите, прочту сейчас?
– Нет, не хочу сейчас Рождественского. Настроение не то. «Баллада» так «Баллада», включаем в программу. Лучше что-нибудь из Блока мне прочтите, хорошо?
Марат провёл ладонью по невысохшим до сих пор кудрям (метель так и не кончилась, и он здорово промок, пока добирался до Дома офицеров). Прочистил горло.
Ольга Андреевна слушала, спрятав лицо в ладони. Скупые петербургские строчки под аккомпанемент монгольской вьюги.
Тагиров давно закончил, но Ольга Андреевна так и сидела, не шевелясь. Белые хлопья летели на свет, с разбегу мягко прилипали к окну и, сползая по стеклу, равнодушно глядели в маленький захламленный кабинет, на глупого растерянного мальчишку и плачущую женщину.
На следующий день ветер стих. Степь, покрытая сверкающим снежным ковром, стреляла в глаза ярчайшими солнечными зайчиками. И вообще выглядела празднично, будто тоже готовилась к годовщине Октябрьской революции.
В Доме офицеров прошло несколько репетиций концерта к седьмому ноября. Ольга Андреевна вела себя на них подчеркнуто официально и ни разу не назвала Марата «мой лейтенант». Словно стеснялась своих слёз тем вьюжным вечером и всячески подчёркивала, что ничего особенного не произошло.
А может, как раз обижалась на то, что ничего особенного не произошло.
Тагиров злился на себя, на внезапно нападающее в её присутствии смущённое бессилие. Чувствовал, что должен действовать решительно, – и понимал, что любые его поступки приведут прямиком в жуткую пропасть, откуда не будет обратной дороги, а только обоюдная гибель.
Страшная гибель. Или желанная?
Марат помотал головой, отгоняя дурацкие мысли. Поправил парадный офицерский ремень, глянул в зеркало. Вроде всё хорошо: безупречный, шитый на училищный выпуск китель бирюзового цвета, подчёркивающий стройную фигуру; сияющие хромовые сапоги. Красавчик, ёлки-палки! Все девки будут наши, и на фиг не сдалась эта капризная и непредсказуемая Ольга Андреевна.
Пригладил непокорную курчавую шевелюру и побежал за кулисы – скоро предстояло открывать концерт.
– Отлично выглядите, товарищ лейтенант.
Марат подглядывал в щёлку занавеса, как начальник политотдела мотострелковой дивизии заканчивает торжественный доклад. Вздрогнул, обернулся. И замер от восхищения.
На Ольге было длинное, в пол, облегающее зелёное платье с искрой. Высоко уложенные волнистые (от слова «волновать») волосы открывали безупречные маленькие ушки, украшенные длинными серёжками с какими-то очень красивыми большими камнями зелёного цвета.
Ольга Андреевна кокетливо изогнула стан, положив обнажённую руку на талию.
– Как я вам? – и легко обернулась вокруг оси на высоченных каблуках, продемонстрировав открытую спину. – Специально платье по цвету подобрала, чтобы гармонировать с вашей бирюзой.
– Это отпад! – восхищённый Тагиров не мог подобрать слов, речь вдруг стала косноязычной. – Просто обалденно!
Ольга Андреевна вздохнула.
– Эх, не те офицеры пошли! Вы бы ещё сказали «зыко», фу. Не то что во времена незабвенного Михаила Юрьевича Лермонтова. «Отпад», – передразнила, смешно морща носик. – И это вместо «Обворожительно! Божественно! Само совершенство!»
Марат растерянно хлопал глазами. Промямлил:
– Ну да, конечно. Я так и хотел сказать…
Зал разразился громкими аплодисментами, искренне радуясь окончанию занудного доклада.
– Ладно, у вас ещё будет возможность исправиться и проявить воображение, МОЙ лейтенант. Пошли, публика вожделеет нашего выхода. – И подтолкнула Марата на сцену, в свет софитов.
Первое отделение пролетело на одном дыхании. Тагиров так вдохновенно прочёл «Балладу», что сорвал овации. После объявления антракта Ольга убежала в гримёрную, шепнув: «Молодец» и чмокнув Марата в щёку.
Чувствуя лёгкое головокружение, лейтенант вышел покурить на улицу, в толпу обсуждавших концерт солдат и офицеров. Солнце уходило, окрасив заснеженную степь в нежно-розовое.
«А ведь это наш первый поцелуй!» – подумал Тагиров и усмехнулся: «Можно вообразить, что будет второй».
– Э, лейтенант, письмо тебе, – рядом стоял каптёр из второй роты, узбек Фарухов, и протягивал серый солдатский конверт без марки. – Примачук давал.
– Не «тебе», а «вам», – привычно поправил Марат. Взял конверт, повертел: никаких надписей. – Точно мне?