Спасти космонавта

Кремлёвские старцы крепко задумались. Нет, конечно, народу поблажку давать никак нельзя. Сытым станет – начнут ему в голову всякие глупости лезть, типа демократии, свободных СМИ и многопартийной системы. Так что лучше держать избирателей в состоянии предвоенной бодрости, не отягощённой полным желудком. Например, колбасу из костяной муки пополам с туалетной бумагой по талонам выдавать, как принято в Советском Союзе. Но сено! Сено – это уже перебор. Надо бы поправить монгольских коллег, а соедините-ка их прямо сюда, в банкетный зал.

– Вы чего там, пролетариев скотоводческого труда травой вздумали окормлять? Признавайтесь, идеями «чучхе» заразились, Ким Ир Сену подражаете? Он-то давно своих корейцев на питание древесными листьями перевёл, и вы туда же? Ревизионисты, понимаешь, серп и молот вам в грызло!

Монгольские начальники испугались, заблеяли на манер помирающих овечек:

– Нет, что вы, товарищи продолжатели! Какой уж там ревизионизм. Никаких бухаровых с троцкими, альпеншток им в голову. Сено – это для баранов. Чтобы они подкормились и выжили, тогда и электорат, глядишь, повременит коньки отбрасывать.

– А-а-а, вот оно что!

Мудрецы из Политбюро с облегчением вздохнули и начали давать срочные распоряжения. Полетели через громадную страну телеграммы-«молнии», побежали курьеры, поскакали фельдъегеря по коридорам. Железнодорожные платформы срочно опорожнили прямо на насыпь и под погрузку подали, армию озадачили насчёт выделения техники и людей… Забайкальских председателей колхозов брали тёпленькими прямо из постелей, от рыдающих жён отдирали… Ох, у многих сердце остановилось со страху – незабвенный тридцать седьмой год вспомнился. Кто-то отбился, в окно выскочил да в тайге сховался. Кто-то тут же признался во всех грехах – и об украденном осенью мешке овса рассказал, и о приписках, и о полюбовнице-секретарше. Хотя и вопросов им про то не задавали!

Выживших озадачили: сено и комбикорма – срочно на ближайшую станцию доставить, согласно графику.

И кричал, утирая слёзы с дубленой рожи, здоровенный седой дядька – директор совхоза:

– А нам-то как? Своих-то коров чем до весны кормить? Растили их, как родных детушек, ночей не спали, телят из соски выпаивали, а теперь что, всех под нож? Не отдам корма, не отдам! Стреляйте прямо тут, всё легче будет.

И объясняли терпеливые инструктора парткомов политически близорукому дядьке: спасать надо товарищей по лагерю, по социалистическому. Мы, русские, за планету в ответе. Всем поможем, всех утешим.

А сами как? Да не важно. Как-нибудь…

* * *

Марат взлетел по лестнице, забарабанил по двери. Прислушался: играл магнитофон, доносился визгливый смех толстухи-Гали. Пнул в хлипкую филёнку раз, другой…

Музыку выключили, зашлёпали босиком по линолеуму. Петя пробурчал, возясь с замком:

– Ну, кого там принесло? Затрахали, алкаши, прям невтерпёж им.

Тагиров подождал, пока дверь приоткрылась, натянув цепочку, и врезал со всей дури ногой. Влетел в прихожую, добавил кулаком, прижал ошалевшего прапорщика к стенке:

– Ну что, сука, пора ответ держать? Угробил пацана! А ещё тугры с меня стряс за позорящее офицера поведение, скотина. Н-н-на!

Коленом в пах. Петя, хватая воздух раззявленным ртом, сполз по стенке, уселся на пол.

Из комнаты вылетела фурией, размахивая крыльями халата, когтями целясь в лицо, растрепанная Галя. Марат увернулся, оттолкнул пятерней в пухлую грудь. Наклонился над Вязьминым:

– Я тебя сейчас в дерьмо уделаю. Скотина, убийца.

Петя испуганно хлопал белёсыми ресницами:

– Чё ты, чё ты? – елозя ногами по полу, прикрыл голову руками. – Кто убийца-то?

– В тот день, когда Ханин повесился, мы с тобой в одном автобусе ехали, а на разводе тебя не было. Где ты был два часа, а? Почему предсмертная записка печатными буквами написана, с ошибками? Кто её писал? Отвечай!

Сапогом – в печень. Начальник склада охнул, повалился набок. Галя взвизгнула, но с места не тронулась.

Марат вынул конверт, захлестал по щекам:

– Мне Примачук всё написал! За что деньги с тебя Ханин тянул, а? Куда ворованное оружие дел, козёл?

Петя побледнел, сел ровно. Прохрипел:

– Всё, всё, хватит. Скажу. Всё скажу.

Марат отступил на шаг, выдохнул. Сердце колотилось, стучало в голову.

Вязьмин сидел, закрыв лицо ладонями. Галя тихо плакала, всхлипывая, как ребёнок.

– Ну. Я жду. – Тагиров стоял, скрестив руки на груди.

– Марат, я… Я не знаю, как так вышло. Бес попутал. Деньги, чтоб им ни дна ни покрышки. Жадность моя. Всё мало, мало…

– Ага. Это деньги пацана в петлю засунули? Или ты?

– Я… Но и без них не обошлось. Ханин мне выбора не дал, шантажировал. Я подумал: сейчас дам, потом ему понравится, ещё потребует. Всю жизнь страх висеть будет, что заложит он меня.

Прапорщик вдохнул и заговорил с надрывом:

– Понимаешь, устал я от всего. Думал, поднимусь нормально, бабла накоплю – и свалю из армии. Домик купим, заживём по-человечески. Мы же с ней, – Петя кивнул на Галю, – расписаться решили. Детишек завести. Эх…

Галя ойкнула и завыла в голос.

Лейтенант поморщился, кивнул на женщину:

– Утихомирь её, сейчас весь дом сбежится. Я зайду, что ли.