Фарухов всхлипнул и рванул руль резко вправо, перерезая путь диверсантам подставленным бортом. Загрохотало, ломаясь, железо; затрещал деревянный борт. Тагиров с ужасом увидел в боковое стекло огромный зелёный клин морды БМП, валящий «зилок» набок. И полетел куда-то вниз, ударяясь разными частями тела об огромное количество твёрдых предметов, неожиданно заполнивших кабину. Упал на мягкое. Снизу просипел Фарухов, вообще без ошибок и без акцента:
– А вот теперь звиздец, начальник…
Раньше Тагиров и не представлял себе, насколько трудно и неловко выбираться из кабины лежащего на боку грузовика. Пару раз соскальзывал и наступал унтами на голову тихо ругающегося Фарухова. Наконец, откинул вверх дверь, выбрался наружу. Сполз по стоящему вертикально капоту на землю. Постанывая и прихрамывая, обошёл лежащую на боку машину. На броне БМП сидел здоровенный мужик в грязном бушлате, держась рукой за короткую пушку, и грустно осматривал последствия катастрофы. Сказал простуженно:
– Ты долбанулся, армейский. Куда ты на своей трахоме под броню лезешь? Мозгов у тебя нету совсем, вот что я тебе скажу. Была б война, я бы тебя из пулемёта ещё за километр грохнул.
Марат узнал этот голос, несмотря на простуженный хрип. Веселясь, сказал:
– Деряба, если война, вас давно бы уже вертолёты загнали и сожгли, твоя коробочка в степи – как на ладони. А так, конечно, вы мастера в соловьи-разбойники играть, против безобидных армейских.
– Ё-моё, комсомол! – обрадовался майор. – Я мог бы сразу догадаться, на всю тридцать девятую армию только один такой дурачок.
Слез с брони, обнялись. Богдан выглядел жутко – морда небритая, обветренная, огромный фингал под глазом.
– Курево есть? Второй день без курева, уши все опухли, – заявил Деряба.
Марат, смеясь, протянул пачку:
– На. Согласно Женевской конвенции, к пленным у нас отношение гуманное.
– Это кто ещё здесь пленный, а? – набычился майор. – Я никому тут не сдавался. Где ты видел пленного русского спецназовца? Вот сейчас завяжу тебя морским узлом, всем рембатом не разберёте, где будет голова, а где задница.
– Ладно, ладно. – Марат выставил перед собой руки и на всякий случай отступил на шаг. – Я говорю, спиртяшка у нас есть. Очень доброжелательно мы относимся к гостям. Согласно опять же конвенции. Обед, понимаешь, горячий. Сегодня борщ и макароны по-флотски.
– И-эх, сволочь, вкусно рассказываешь! Шесть суток всухомятку, на морозе. – Богдан затянулся дарёной сигаретой, закатил глаза. – Во, блин, аж башка забалдела с голодухи. А вода у вас есть горячая?
– Конечно. По ведру на брата гарантирую, – продолжал охмурять Тагиров, – и кунг отдельный предоставим, хоть выспитесь в тепле.
– Блин, гад-искуситель, – хохотнул Богдан. Грохнул огромным кулаком по броне. – Вылазь, славяне, закончили выполнение учебно-боевой задачи!
Фарухов завершил обход покалеченного «зилка». Вздохнул:
– Не понимаю тебя вас, начальники. Если знакомый друзья – зачем этот дурь? Гнаться, машина поломать?
Учениям объявили «отбой». Ремонтники быстро свернули лагерь, пошли колонной в гарнизон. Покалеченный «ЗИЛ» Шухрата эвакуировали тягачом: грустная побитая морда передними колёсами лежала на платформе, задний мост катился по земле.
Тагирову дали сутки на отдых. Как был – уставший, в грязном комбинезоне – завалился в магазин к Раисе. Та ойкнула, быстро отпустила покупателя. Потянулась к лейтенанту:
– Какой ты… И дымом от тебя пахнет. Через два часа закончу – приду к тебе. Соскучилась – сил нет.
Марат отстранился. Сказал как можно равнодушнее:
– Не надо, Рая. Не приходи. Почудили и хватит. Как говорится в пошлых фильмах, останемся друзьями.
Продавщица растерялась, вытаращила черешневые глаза. Тагиров подождал ещё немного. Развернулся и пошёл вон. Уже открывал дверь, когда в спину понеслось:
– Дурак! Скотина! Думаешь, ты этой старухе нужен? Плевала она на тебя! Импотент! – злые всхлипывания.
Ухмыльнулся: «Последнее – вряд ли». И вышел на улицу.
Горячая вода была. Не веря своему счастью, Марат долго стоял под дымящимися струями, смывая недельный чад и усталость. В голове было пусто до звона. Потом очнулся, нашел мочалку, начал намыливать – в прихожей задребезжал телефон. Матюкнулся, вылез из ванной, пошёл босиком, оставляя мокрые следы.
– Алло! Лейтенант Тагиров! Слушаю вас, алло!
В трубке – загадочное молчание. Нажал на рычаг, отпустил. Ёжась от холода, подождал минуту. Не перезванивают.
Ругаясь, вернулся в блаженное тепло ванной, залез обратно под обжигающий поток. Господи, хорошо-то как!
Наконец, выключил воду, начал растираться вафельным полотенцем.
Стук в дверь. Тихий, деликатный – так стучится посыльный. Солдатик с журналом нарядов. Гады, обещали же сутки отдыха!
Обмотал бёдра полотенцем, побрёл к двери, бормоча:
– Ну, чего там опять, а? Ядерная война? Некем дырку в карауле заткнуть?
Мокрые пальцы скользили по замку. Наконец, открыл. Распахнул дверь, готовясь обматерить несчастного посыльного.
На пороге стояла Ольга Андреевна. Остолбеневший лейтенант разинул рот, не в силах что-то сказать.
Ольга смутилась, прошептала: