Спасти космонавта

– Извините, я зря… Конечно, я не вовремя.

Марат попятился, придерживая рукой предательски сползающее полотенце. Сбивчиво забормотал:

– Проходите туда, на кухню, Ольга Андреевна. Я мигом, только оденусь. Извините, что так встречаю, думал, это посыльный, а это вы.

Проскочил в свою комнату, лихорадочно начал искать штаны.

Ольга постояла в дверях. Тихо сказала:

– Я должна извиняться, а не вы, лейтенант. Это я позвонила, но подумала, что лучше не по телефону. Вот, явилась, незваная гостья.

Прикусила губку, шагнула в прихожую. Захлопнула дверь, сбросила шубку, нащупала петельку, прицепила на крючок. Прошла на кухню. Присела на край табуретки.

Беспомощно оглянулась. Ну и зачем припёрлась, спрашивается? Ольга чувствовала себя очень неуютно. Вся её решимость куда-то пропала.

Марат наконец-то разыскал спортивные штаны и относительно чистую майку. Выковырял из-под кровати тапочки, прошлёпал на кухню. Нарочито бодро заявил:

– Я очень рад вашему визиту, Ольга Андреевна. Ради бога, простите за беспорядок, только с учений. Не успел ещё прибраться…

Говоря это, Тагиров торопливо убирал в мойку грязные тарелки со стола, сбрасывал пустые консервные банки в мусорное ведро, сдирал с батареи центрального отопления давно пересохшие забытые носки.

Ольга смотрела на него, видела разлохмаченные мокрые волосы, капельки воды на смуглых плечах. Подтянутый, худой, жилистый, с быстрыми точными движениями.

– Сейчас чайник поставлю. Ничего только к чаю нет. А давайте, я в магазин сбегаю? Пять секунд…

Марат рванулся к двери – Ольга остановила, придержала его за руку. Ощутила под пальцами горячую кожу.

– Подождите… Я, честное слово, неловко себя чувствую, что побеспокоила вас, заявилась внезапно… Не надо никуда бегать. Сядьте, пожалуйста.

Марат не спешил садиться – хотелось подольше чувствовать её тонкие пальцы на своей руке. Проговорил:

– Ну, как хотите. Мне неудобно, что даже угостить нечем, честное слово. Знаете, я дома ем редко, готовить некогда. Утром…

– Подождите, – перебила Ольга, – помолчите, пожалуйста. Не сбивайте меня. Я и так не знаю, что сказать.

Тагиров кивнул, замер. Женщина теребила подвернувшуюся под руку треснувшую чайную чашку, молчала. Наконец решилась:

– Эти стихи… Вы же сами их написали?

– Конечно. Да, – тихо ответил Марат.

– Вы и вправду так считаете? Ну, что между нами… Что есть что-то необычное? И что у этого необычного может быть продолжение? Ведь я замужем. И старше вас на… Намного.

Тагиров помолчал. Тоскливо подумал: «На фига я ей этот листок подсунул? Идиот. На что рассчитывал?» Заговорил:

– Ольга Андреевна, я никоим образом не хотел вас обидеть. Наверное, я поступил опрометчиво и должен извиниться за эту, м-м-м… – лейтенант мучительно подбирал определение, – глупость. Да! Глупость. И ошибку.

Ольга Андреевна вспыхнула, вскочила:

– Как вы могли… Ошибка, оказывается?!

Побежала в прихожую, еле сдерживая слёзы. Марат очнулся, рванул следом, бормоча какие-то нелепые оправдания.

Ольга всё-таки не удержалась – слёзы потекли, размывая тушь. Начала сдирать шубку с вешалки, ненавидя застрявшую петельку, этого бестолкового мальчишку, а больше всего – себя. С трудом подавляя подкатившие к горлу рыдания, зло проговорила:

– Безответственно с вашей стороны, лейтенант, шутить такими вещами. Безответственно и аморально. Прощайте!

Марат вдруг осознал, что сейчас она уйдёт навсегда – не из этой квартиры, а из его жизни.

Женщина изо всех сил дёрнула шубку – петелька наконец-таки порвалась, и Ольга, потеряв равновесие, спиной упала на подхватившего её Марата.

Тагиров обнял её и, ужасаясь от собственной безрассудности, поцеловал в ароматный затылок.

Ольга замерла на миг. Потом всхлипнула, отстранилась, прошептав:

– Отпустите меня…

– Нет. Я не отпущу. Любимая моя, желанная, маленькая моя…

* * *

Уже устали, распухли рты от поцелуев. Жалобно скрипящая пружинами, узкая солдатская койка не оправдала надежд; и он повёл любимую, закутанную в простыню, через огромную квартиру, как древний пророк – свой народ сквозь пустыню. Шлёпали босые ноги по пыльному линолеуму. Постанывал непривычный к таким испытаниям древний диван в гостиной.

Скользили руки, стекали по коже, как весенние ручьи по изголодавшимся ущельям. Губы искали и находили желанное, вкушая мёд и кислицу. Его жёсткие пальцы играли, как на фортепиано, нежными розовыми клавишами. Гладкими влажными лепестками, будто вырезанными из внутренней полости морской раковины. И неведомая мелодия этих клавиш звучала, наполняла всё и сворачивала время в тугой обжигающий клубок.

Потом они сплелись, как лианы сплетаются в горячих влажных джунглях, их пот смешался, и мокрая кожа скользила по коже, и качались стены, и качались тела – как двухцветная лодка на океанской волне…

Потом она плакала светлыми, словно утренняя роса, слезами, а он целовал уголки глаз, выпивая печаль. Улыбнулась и сказала:

– Я страшно голодная. У тебя есть что-нибудь съедобное?

Марат тоже вдруг почувствовал чудовищный голод, побежал на кухню и добыл там, в ледяной пустыне холостяцкого холодильника, банку шпрот и полплитки шоколада.