– Что констатировал доктор? – Пименов обратился к небритому майору-медику.
– В рапорте всё описано. Возраст младенца – несколько часов. Девочка доношенная, родилась здоровой, по всей видимости. Причина смерти – переохлаждение. Это предварительно. Вскрытие проведём, всё оформим официально.
– Что сам думаешь, майор? – поинтересовался прокурор.
– Ну, что сказать. Видимо, роды на дому. Нами не учтённый случай беременности. Родильное отделение пустое стоит уже два месяца. На учёте состоят три женщины, сроки три, четыре и шесть месяцев.
– Их проверяли?
Медик поморщился:
– Чего их проверять? Я же говорю: найденный младенец – доношенный. Был бы недоношенный плод обнаружен, а так… Повторяю: нами не учтённый случай. Сто процентов.
– То есть по гарнизону ходила беременная баба, и никто об этом не знал? – скептически хмыкнул Пименов.
– Если она на учёт не вставала, не обследовалась – мы как узнаем? – пробурчал доктор. – Может, вообще какая-нибудь гостья. Из другого гарнизона. Приехала из Улан-Батора, например. Родила, ребёнка угробила и смылась.
– Или монголка, – задумчиво сказал молчавший до этого комендант.
– Это исключено, – покачал головой медик, – ребёнок европейский.
– Да, – добавил Тагиров, – при осмотре никаких вещдоков не обнаружено. Ни пелёнок, ни одеяла. Они её, голенькую, на мороз… Кхм, извините. Только наволочка. Стандартная, армейская, такие солдатам выдают. Обнаружено самодельное клеймо: цифра «два» и буквы «с», «л», «в».
– Так. Вот это уже кое-что. Чьи-то инициалы?
– Я проверил, – Марат вздохнул. – В гарнизоне проживают два человека с такими. Прапорщик Слюньков Леонид Владимирович, сорока восьми лет. С ним проживает супруга, Екатерина Викторовна, сорока семи лет. Старший сын служит офицером в Германии, дочь – студентка, в Союзе.
– Кстати! – Пименов щёлкнул пальцами. – Может, кто-то из наших старшеклассниц, а? В подоле принесла и, чтобы не нагорело, дочку в мусорку выкинула.
– Нереально, – комендант поморщился, – в школе такое не спрячешь, как беременность.
– Я всё-таки помечу как версию. А кто там второй, Тагиров?
– А второй – всем вам небезызвестный генерал Сергей Львович Воронов, командир мотострелковой дивизии. Сомневаюсь, что он будет тырить у солдат наволочки и самодельным клеймом отмечать, – мрачно ответил Марат. – Хотя, товарищ прокурор, можете у него поинтересоваться: не рожали ли вы кого нынешней ночью, товарищ генерал? Я не рискну.
– Блин, ерунда получается, товарищи офицеры, – комендант нахмурился. – Какая-то… Я не знаю даже, можно ли тут подходящее слово подобрать. Убила собственного ребёнка – и что, уйдёт от ответственности? Нельзя такого допустить, я вам скажу. Мы вон с женой чего только не делали, к каким только врачам… Чтобы дитё заиметь. А эта тварь… Тля, слов нет.
– Случай жуткий. В моей практике – в первый раз. Всё сделаем, чтобы раскрутить, – твёрдо сказал прокурор. Потом обратился к Тагирову:
– Списки жильцов дома номер три смотрел?
– Товарищ майор, – взмолился Марат, – я всё-таки тут при чём? Разве это дело моего батальона РАВ касается? Это дело гарнизонное. И вообще, я сейчас в наряде стою. Там дежурный по комендатуре один-одинёшенек, от пульта отойти не может. Ни позавтракать, ни, пардон, в туалет. Разрешите, я пойду на дежурство?
– Да, ты прав, лейтенант. По привычке тебя спрашиваю. – Пименов устало вздохнул. – Все последние чепэ ваши были, вот и… Иди, конечно, свободен. Мы тут как-нибудь без тебя попробуем.
Тагиров кивнул на прощание и вышел. Постоял на улице, приходя в себя.
Перед глазами светилось белое личико и тонкие, прозрачные пальчики.
Серебро оказалось советское, высокой пробы, так что старьёвщик дал хорошую цену. Хамба, совершенно вымотанный событиями этой ужасной ночи, собрал последние силы, добрёл до юрты на окраине, где вчера резали барана. По обратной дороге зашёл в магазин. Потом терпеливо ждал врача у входа в больницу. Тот сначала отказывался от смятого комка тугриков. Потом неохотно взял, пообещал вечером прийти, осмотреть дочку и жену, принести лекарства из своих запасов – в аймачной аптеке ничего не продавали, кроме бинта и зелёнки.
Хамба, наконец, доковылял до своей юрты. У входа остановился, прошептал молитву духу очага. Потом ещё отдельно – добрым богам, оберегающим цветы и детей. И всех вместе поблагодарил за дар, позволивший купить то, что положено для отмечания праздника Цаган Сар. Теперь всё будет хорошо.
Вошёл. Жены внутри не было. Мешок с бараньей ногой, плиточным чаем и другими гостинцами положил у входа, похромал к деревянной люльке. Солнце уже поднялось высоко, столб света проникал через круглое потолочное отверстие. Попадавшие в него струйки дыма от очага причудливо извивались, будто танцующие на хвосте призрачные змеи.
Хамба протёр грязными пальцами слезящиеся глаза. Пригляделся, любуясь.
Гоёцэцэг лежала на спинке, светлый кружок её прекрасного личика излучал спокойствие и умиротворение. Тонкие, словно степные былинки, ручки лежали поверх ветхого одеяла, не шевелясь.