Спасти космонавта

Николая Александровича всем миром усадили на место, кто-то протянул стакан воды. Сундуков, стуча зубами по стеклу, давился, захлёбываясь. Струйки сбегали по тройному подбородку, расплывались пятнами по кителю.

Сундуков поставил опустошенный стакан на стол. Стряхнул руку Пименова с плеча, повернулся всем грузным телом к Тагирову. Прохрипел:

– Она… Ольгу отправили сегодня в Союз. Не пытайся её искать. И не потому, что я убью тебя, – для тебя, скота, нет ничего святого, это я уже понял. Ты не ценишь ни свою паршивую никчемную жизнь, ни честь, которой у тебя нет. Но если у тебя есть хоть капля сострадания к обманутой тобой женщине – не добивай её. Пока идёт лечение. А потом я увезу её так далеко, что смогу защитить от твоих гнусных приставаний.

Сундуков подошёл к Марату. Навис огромной глыбой. Сзади маячили обеспокоенные Пименов и Морозов. Тагиров сжал кулаки, поднялся. Принял сверлящий, ненавидящий взгляд маленьких глаз. Хотел сказать громко и чётко, но голос подвёл, сорвался на фальцет:

– Я… Я люблю Ольгу Андреевну. Простите меня, если сможете, товарищ полковник.

Николай Александрович скривился. Прошипел:

– Чтоб ты сдох, сопляк. Ненавижу.

Толкнул плечом (Тагиров не удержался, упал на стул), вышел, грохнув дверью.

Столичные полковники всё происходящее наблюдали, откинувшись на стульях – будто в театральном партере. Тот, что повыше, толкнул второго локтем:

– Видал? Страсти, как на Таганке у Юры Любимова. А ты ехать сюда не хотел.

Тагиров ненавидяще глянул на варягов. Узкоплечий, хихикнув, заметил:

– Ты глазёнками-то не сверкай, донжуан. Легко отделался, считай.

Тагиров, ни к кому конкретно не обращаясь, спросил:

– Я так понял, что свободен. Разрешите идти?

И вышел, не дожидаясь ответа.

Глава десятая. Охота

Марат вошёл в прихожую, принялся сдирать сапоги. Из гостиной выглянул лохматый сосед – зенитчик:

– О, откинулся! Совсем отпустили или как?

– Сбежал, – Тагиров попытался скорчить зверскую рожу, – перегрыз решётку и придушил парочку конвоиров и коменданта. Ты лучше спрячься, а то я всех свидетелей – того…

Лохматый засмеялся:

– Шутишь – это хорошо. Значит, насовсем. А полстакана «чамбура» спасут нечаянных свидетелей от кровавой расправы?

– Наливай, а там посмотрим.

– Да не вопрос. Давай, проходи.

– Иди, я сейчас. Позвонить надо кое-куда.

Тагиров дождался, когда закроется дверь в гостиную, и набрал номер. Соединили сразу.

– Капитан Доржи у аппарата.

– Привет, это Тагиров.

Монгол помолчал. Осторожно спросил:

– У тебя всё нормально? Ты откуда звонишь?

– Да всё путём. Разобрались, выпустили. Слушай, я что хотел сказать… Когда ваша делегация по генеральскому люксу ходила… Помнишь, мы с тобой покурили в коридоре у картины с Брежневым, а потом пошли всех на выход звать?

– Ну и что?

– А то, – сказал Марат, – что в спальне торчали Басан со своим водителем. И водитель на карачках ползал возле кровати. Под которой я потом бомбу нашёл.

– Ну дела-а-а, – протянул Доржи. – Слушай, ты сейчас мне очень помог. Даже не представляешь как. Тут у меня торчит комиссия из Улан-Батора, расследующая это самое покушение на Гуррагча. Весь мозг уже выели: «Где зацепки, где идеи…» А твоя информация многое проясняет. Спасибо тебе, серьёзно. Я твой должник. Только очень прошу тебя – никому об этом. Ни слова.

– Почему? – удивленно спросил Марат. – Я хотел завтра нашему особисту рассказать.

– Не надо! – с нажимом сказал Доржи. – Есть основания полагать, что среди офицеров советского гарнизона есть… Ладно. Это не по телефону. Спасибо и удачи!

Гудки. Тагиров подивился тому, как резко Доржи оборвал разговор. Повесил шинель, прошёл в гостиную. Слоями плавал табачный дым, бормотал телевизор на тумбочке. Вместе с соседями по коммуналке было человек шесть. Ребята поднимались из-за стола, пожимали руки, хлопали по плечу. Странное дело – Марат никого близко не знал из гостей, но их радость была вполне искренней. И от этого чувства солидарности, настоящего офицерского братства становилось легче на душе.

– Разобрались, слава богу. С самого начала было ясно, что ты ни при чём, – сказал кареглазый брюнет в тельняшке. Кажется, из автомобильного рембата. Точно, оттуда. И звали его Артуром. – Давай, братишка, присаживайся. Или постоишь?

– Чего это я должен стоять? – удивился Марат.

– Ну дык насиделся небось, ха-ха-ха! – расхохотался Артур.

Марат улыбнулся. Уселся на продавленном диване – пружины застонали очень знакомо. Чёрт, сейчас лучше не вспоминать… Принял стакан из рук лохматого, спросил:

– По какому поводу сабантуй?

– Да вот, – Артур махнул на экран, – вывод из Афгана отмечаем. Пьём за ребят. Я там с четвёртого по шестой год пылил, в рембате 108-й мотострелковой дивизии, в Баграме. А Станислав – в Кабуле, в полку связи.

Тагиров пригляделся. Старенький телевизор показывал чёрно-белую картинку: бронетранспортёры идут через зарешеченный, как окно тюремной камеры, мост. На броне – ребята с усталыми, обветренными лицами.

– Ну, третий тост, – проговорил Артур.

Молча выпили, захрустели нехитрой закуской – нарезанным луком, заскребли вилками по вскрытым консервным банкам.