Спекулятивный реализм: введение

Теперь я скажу вот что, и без всякого сарказма: эта приверженность веским аргументам звучит так этически благородно со стороны Мейясу, что мы рискуем принять ее истину только из чувства стыда. Эта угроза особенно актуальна для тех, кто живет в англоязычных или иных странах, где господствует аналитическая философия, десятилетиями стращавшая нас представлением о том, что в философии имеют значение только «аргументы». В случае Мейясу его позиция обусловлена не аналитической философией, а математикой. Он напоминает нам об этом на следующей странице: «[Корреляционистский] круг является аргументом, и к нему следует относиться как к аргументу. Вы не станете отвергать математическое доказательство из-за того, что тот или иной математик предположительно болен или страдает от расстроенного либидо. Отвергается то, что опровергается!»[524]. Но действительно ли математика – хорошая аналогия для того, что делается в философии, о чем так часто поспешно заявляют Мейясу и его учитель Бадью? Я так не думаю, и со мной согласен один из великих философов Уайтхед, что подробно обсуждается в моей книге «Государь сетей»[525]. Тут релевантен следующий его принцип: «философская система никогда не опровергается', от нее только отказываются»[526]. Если Уайтхед прав – а я думаю, он прав – то аналитические философы со своей одержимостью поиском «сокрушительных аргументов» против той или иной позиции упускают суть дела. Философия Парменида, в которой бытие есть, а небытия нет, была оставлена в прошлом не потому, что какой-то древнегреческий мыслитель выдвинул против нее разрушительный аргумент, а потому, что ее скудный аскетизм оставляет за пределами рассмотрения подавляющую часть реальности. Другими словами, Парменид легко преодолевается обращениями к «насыщенному другому месту», которое сам он проигнорировал. Философы не только совершают логические ошибки; что даже важнее, им не удается учитывать большие сегменты реальности. Уайтхед говорил именно об этом: «логические противоречия, за исключением простых заблуждений ума (которых предостаточно, но которые лишь временны), являются наиболее безобидными из ошибок, и они обычно тривиальны. Так что по результатам критики системы уже не демонстрируют простую нелогичность. Они страдают от неадекватности и некогерентности»[527]. Несколькими страницами ниже Уайтхед еще ближе к сути дела: «исходным методом математики является дедукция, а исходным методом философии – описательная генерализация. Под влиянием математики дедукция была навязана философии в качестве ее стандартного метода вместо того, чтобы занять свое исконное место в качестве существенного вспомогательного способа верификации области применения обобщений»[528]. Можно было бы еще долго говорить о многочисленных проблемах представления об «аргументе» как о единственно важном инструменте философии. Однако надо отметить, что сильное философское высказывание можно сделать и без аргументов. Возьмем, например, известное афористическое высказывание Ницше, которое было одним из самых вдохновляющих, пока не вошло в поп-культуру и не превратилось в клише: «что не убивает меня, то делает меня сильнее»[529]. В пользу этого высказывания предположительно можно было бы привести «аргумент», но он представлял бы собой лишь нелепое упрощение исходного, свободного от аргументов утверждения Ницше. Возможно, он выглядел бы как-то так: «Если вы переживете удар, то сможете сделать выводы и стать устойчивее к будущим неурядицам. Считайте это возможностью личностного роста. Поэтому что не убивает вас, действительно делает вас сильнее». Будучи переформулированным в аргумент, жизнеутверждающее восклицание сверхчеловека только что было сведено к пошлой банальности. Есть тысячи сильных и даже «сокрушительных» аргументов, но, в конечном счете, лишь немногие из них вызывают в нас такой отклик, что кладутся в основание наших философий.