Спекулятивный реализм: введение

Есть еще одно обстоятельство – никто не относится ко всем аргументам одинаково, и дело не только в порочной и мелочной человеческой природе. Если вы атеист, то будете чрезвычайно устойчивы к любым сообщениям о чуде, и неважно, насколько хорошо они обоснованы; то же самое будет верно и в случае, если вы верующий. Философ Дэниел Деннет – яростный защитник позиции, что никакой «трудной проблемы» объяснения сознательного опыта от первого лица на самом деле не существует, и он ни на йоту не уступает даже самым сильным контр-аргументам Дэвида Чалмерса (род. 1966)[530]. Да и сам Мейясу всегда пугающе быстро реагирует на любые возражения против предполагаемой силы аргумента корреляционистского круга. Мы просто не станем рассматривать все имеющиеся аргументы, как если бы они в принципе были равны, а затем, после тщательного их изучения, выбирать наилучший – так не делается; мы нисколько не настроены на терпеливое рассмотрение абсолютно всех имеющихся в наличии тезисов. Вместо этого каждый из нас ориентируется на собственное общее понимание того, как должны выглядеть вещи, когда они звучат правдиво. Хотя в математике – любимой модели интеллектуальной жизни Мейясу – это, возможно, проявляется не так откровенно, в философии науки такое поведение – хорошо известный факт: Имре Лакатос (1922–1974) увлекательно писал о том, что мы склонны придерживаться не отдельных сильных аргументов, а исследовательских программ. Мы продолжаем придерживаться их даже при наличии сильных возражений и аномалий и оставляем предпочитаемую программу, только когда она, по-видимому, деградирует[531] .

Теперь мы добрались до второй формы «логики отмежевания» Мейясу: поставить под вопрос мотивы оппонента. В каком-то смысле, конечно, верно, что аргументов ad hominem в дискуссии следует избегать. Но было бы лицемерием утверждать, что мотивы никогда не должны учитываться. Представьте, что вы стали свидетелем яростного спора двух католических священников по поводу учения (доминиканца) Фомы Аквинского о materia signata [532] и опровержения этой теории (иезуитом) Франсиско Суаресом. Позднее кто-то вам сообщает, что первый священник был доминиканцем, а второй – иезуитом. Это полезное знание, ведь теперь вы понимаете, что их спор, казавшийся исключительно интеллектуальным, вероятно, был обусловлен тем, что каждый предсказуемо защищал философского героя своего ордена. Или представьте, что кто-то очень злобно, но явно рационально настаивает на том, что морального закона нет и что «прав тот, кто сильнее», а вы случайно узнаете, что у этого человека богатое преступное прошлое и даже подозрение в совершении по меньшей мере одного убийства. В случае Мейясу тоже полезно знать некоторые мотивы его утверждения, что все в философии должно доказываться и опровергаться. Начнем с того, что он рационалист и потому предполагает, что всякий раз, когда философия не является рационализмом, она сходит с рельсов и летит под откос. Далее, Мейясу в отличие от Уайтхеда считает, что философия по сути своей является дедукций из нерушимых первых принципов, и корреляционистский круг для него – первейший из них: принцип, который следует преодолеть под страхом наказания прожить жизнь «наивным реалистом». Возможны ситуации, когда высказывания о мотивах уводят в сторону или даже оскорбляют; в таких случаях их надо тактично пресекать. Но идея, что к мотивам никогда не следует обращаться, фактически равносильна тезису, что в философии нет места риторике – рационалистическое предубеждение как оно есть.