Спекулятивный реализм: введение

В чем тогда различие между действительным формированием Земли и математикой, которая точно описывает первичные качества этого процесса? По Декарту, разница в том, что действительное формирование происходит в res externa, мертвой физической материи, а его математическое описание разворачивается в res cogitans, мыслящей субстанции, известной как человеческая мысль. В своей берлинской лекции 2012 года «Итерация, реитерация, повторение» Мейясу сам опирается на это декартовское решение. Математика описывает преимущественно реальность «мертвой материи», противоположной мысли; мысль только указывает на формы, принадлежащие такой материи, посредством «пустых знаков» [математики]. В противоположность этому подходу Грант и ООО, по мнению Мейясу, виновны в «субъектном витализме», в котором антропоморфные качества проецируются на мертвую материю. Нельзя недооценивать важность этого заявления. Поскольку Мейясу хочет быть и математистом, и реалистом (или, по меньшей мере, «материалистом»), ему нужно понятие мертвой материи, чтобы отделить реальность от наших математических описаний этой реальности. Поэтому ему приходится представлять Гранта и ООО безбашенными виталистами, чтобы его, по сути, картезианский дуализм мысли и мертвой материи мог возобладать. Математика должна позволить Мейясу получить доступ к первичным качествам вещей как они есть в себе; это и есть та «интеллектуальная интуиция», что так сильно беспокоит Брассье (и ООО).

Теперь перейдем ко второй части парадокса. Несмотря на то, что Мейясу представляет себя как математически ориентированного реалиста, к тому, что обычно называется «наивным» реализмом, он не испытывает ничего, кроме презрения. Как мы уже видели, обсуждая его голдсмитскую лекцию, Мейясу считает, что аргумент против первичных качеств так силен, что для его преодоления требуется определенное интеллектуальное мастерство. Нельзя помыслить вещь вне мысли, не превратив тотчас эту вещь в мысль – аргумент, заимствуемый Мейясу у великих немецких идеалистов: «Мы не можем представить себе “в-себе” без того, чтобы оно не стало “для-нас”, или, по шутливому выражению Гегеля, мы не можем “зайти сзади”, чтобы “застигнуть врасплох” объект и узнать, каков он в себе»[540]. Мы знаем, что это умозаключение Мейясу обозначил уже ставшим знаменитым термином «корреляционистский круг». Как он говорит, впервые вводя этот термин, «центральным понятием современной философии после Канта стало понятие «корреляция». Под «корреляцией» мы понимаем идею, согласно которой мы можем иметь доступ только к корреляции между мышлением и бытием, но никогда к чему-то одному из них в отдельности. Мы будем называть «корреляционизмом» любое направление мысли, которое утверждает непреодолимый характер корреляции, понятой таким образом»[541]. Если вы не хотите быть наивными реалистами, считает Мейясу, у вас нет выбора, кроме как пройти испытание корреляционистским кругом и выйти живыми по ту его сторону. В этом свете характер его утверждения, что первичные качества вещи это качества, которые можно математизировать, меняется, поскольку у нас больше нет прямого доступа к вещам за пределами корреляционистского круга, чтобы математизировать их. Исторически «до Канта одна из основных философских проблем состояла в том, как помыслить субстанцию, после Канта – как помыслить корреляцию»[542]. Как мы могли бы ввиду этой ситуации математизировать вещи как они есть на самом деле, а не так, как они есть «для нас»? Таков центральный парадокс, направляющий развитие философии Мейясу в беспрецедентном направлении и приводящий к столь удивительным результатам.