Спекулятивный реализм: введение

Вторую главу Мейясу начинает с повтора формулы, что «помыслить доисторическое равносильно тому, чтобы помыслить мир без мышления – мир без данности мира»[550]. В том же параграфе он переформулирует этот тезис в синонимичное, как ему кажется, высказывание, хотя в нем есть тонкое, но критически важное отличие от только что процитированного: «мы должны понять, как мышление может получить доступ к абсолютному […] способному существовать независимо от того, существуем мы или нет?. Разница между двумя этими формулировками в следующем: если в первой нам предлагается помыслить мир без данности мира, то во второй фокус смещается на мир, который существует «независимо от того, существуем мы или нет». Это не один и тот же тезис. Заметьте, что требование «помыслить мир без данности мира» это испытание, которое прекрасно проходит кантовская вещь в себе. Кант настаивает, что мы не можем знать, на что вещь в себе похожа, но одновременно он считает, что мы можем мыслить ее. В философии Канта вовсе не лишен смысла вопрос о том, каково стоящее передо мной ореховое дерево в себе, вне моих чистых чувственных интуиций пространства и времени и двенадцати категорий рассудка. Я просто не могу непосредственно познать, каково дерево. Но по мнению Мейясу, обожающего корреляционистский аргумент, нет никакой вещи в себе, в текущий момент лежащей за пределами моей мысли о ней. Помыслить ореховое-дерево-в-себе значит помыслить его, и потому оно в итоге оказывается ореховым деревом для мысли, а не вне мысли. Одним словом, Мейясу тонко пытается изменить наше понимание «вещи в себе». Это уже не что-то, действующее здесь и сейчас, но все равно лежащее за пределами конечной человеческой способности познать это; книга недаром называется «После конечности». Теперь же в оптике Мейясу вещь в себе превращается попросту в то, что может существовать прежде существования любого мышления (т. е. доисторическое) или же и прежде, и после существования любого мышления (диахроничность). Если, по Канту, звезда под названием Бетельгейзе неизбежно отличается прямо сейчас от того, чем, мы считаем, она является, то, по Мейясу, эта звезда не отличается от того, чем мы ее считаем, при условии, что мы мыслим корректно и схватываем ее первичные качества правильными математическими инструментами. Единственная причина, по которой Бетельгейзе не есть коррелят нашего мышления, состоит в том, что она способна существовать во времени и до, и после всякого мышления. Иначе говоря, с точки зрения Мейясу,[551] «вещь в себе» никак не связана с нашей конечностью, она имеет отношение только к нашему позднему возникновению и смертности в качестве вида мыслящих существ. Пока человеческий род еще существует, нет никакой недоступной Бетельгейзе в себе; в-себе вступает в игру только когда люди – и другие мыслящие существа – еще не появились или уже прекратили существование.