Спекулятивный реализм: введение

Беседа уже было заходит в тупик, но в нее вступает спекулятивный материалист Мейясу: «на этот раз тезис состоит в том, что абсолют отсутствует во всех трех предыдущих вариантах, потому что абсолют – это сама возможность-быть-другим, о которой говорил [корреляционистский] агностию[583]. Проделанный Мейясу фокус состоит в том, что возможность-быть-другим указывает уже не на наше незнание, как думает корреляционист, а на знание, что любой из упомянутых вариантов (рай/ад, небытие и отсутствие любых изменений) возможен, как возможны и многие другие. Почему убедить нас должно именно это, а не утверждение корреляциониста о незнании? Здесь Мейясу предлагает остроумный аргумент: корреляционист сам вынужден стать спекулятивным материалистом, поскольку иначе он стал бы очередным идеалистом. Аргумент строится так[584]. В отличие от идеалиста, корреляционист считает возможным существование чего-то вне корреляции. И эта возможность не может быть только для нас, поскольку в таком случае мы остаемся в ловушке круга мысли и оказываемся идеалистами вопреки самим себе. Нет. Если корреляционисты хотят отличаться от идеалистов, то возможность существования чего-то вне корреляции мысль-мир должна быть абсолютной возможностью. Или, как говорит сам Мейясу, «опровержение идеалиста корреляционистом происходит через абсолютизацию (де-корреляцию) возможности-быть-другим, которую он задействует для того, чтобы мыслить фактичность»[585]. Хотя после этого корреляционист еще продолжает дискутировать, он уже проиграл, и последние две страницы спора спекулятивный материалист лишь подчищает хвосты и празднует победу.

Какой вывод нужно сделать из этого аргумента? Хотя и будучи смелым и новым, он, как мне кажется, не срабатывает по причине, приведенной выше. Аргумент такой формы всего лишь показывает, что корреляционист, если он хочет претендовать на отличие от идеалиста^ должен считать способность-быть-другим абсолютной. Действительно, если корреляционист хочет избежать идеализма, то единственный путь для него – считать инаковость реальной возможностью вещей, а не простым ограничением нашей способности познавать их; этого достаточно, чтобы превратить корреляциониста в спекулятивного материалиста. Но чего Мейясу не доказывает в своей четырехстраничной дискуссии, так это того, что корреляционист действительно отличается от идеалиста. Выше я высказывался, почему считаю, что сильный корреляционист – позицию которого предпочитает Мейясу – не способен отмежеваться от идеалиста. Потому что сильный корреляционист избегает слабого корреляционизма (самый известный пример которого —

Кант) лишь говоря, что мы не можем даже помыслить вещь в себе вне мышления. Мыслить что-то значит мыслить это что-то, и точка; если мне что-то дано, то оно дано мне, как говорит Мейясу в Голдсмитсе. Но придерживаясь этого, сильный корреляционист в действительности говорит, что у двух фраз, «дерево в себе» и «дерево для нас», один и тот же смысл, ведь первая автоматически превращается во вторую. А это идеалистическая позиция, и точка: та самая позиция, которую занял немецкий идеализм в противостоянии Канту. Повторюсь, «сильный корреляциониз м» это лишь еще одно название идеализма, а не название позиции, отличающейся от идеализма. Таким образом, сильный корреляционизм и якобы возникающий путем его абсолютизации спекулятивный материализм попросту несостоятельны. Это просто еще одна форма идеализма.