Спекулятивный реализм: введение

Теперь должно быть очевидно, что сильный корреляционист отличается от наивного реалиста. Последний считает, что можно получить прямой доступ к реальному миру и познать его, а первый категорически отрицает такую возможность. Труднее отличить сильного корреляциониста от абсолютного идеалиста. На мой взгляд, Мейясу это не удается, и поскольку его спекулятивный материализм – далее мы это увидим – вырастает из эффектного переворота сильного корреляционизма, он является невозможной позицией. В чем состоит предполагаемое различие между позициями сильного корреляциониста и спекулятивного идеалиста? Оба согласятся, что мы не можем помыслить вещь за пределами мысли, не мысля ее, а это гарантирует, что предполагаемая вещь в себе – всего лишь коррелят нашего мышления. По Мейясу, разница между ними в следующем: спекулятивный идеалист исходит из того, что поскольку мы не можем помыслить вещь за пределами мысли, эта вещь и не может существовать, а сильный корреляционист считает, что только из того, что мы не можем ее помыслить, нельзя сделать вывод, что она не может существовать. Я думаю, это различие не работает и сильному корреляционисту не удается избежать идеализма; на это способен только слабый корреляционизм, и именно поэтому ООО пытается радикализировать то, что Мейясу назвал бы слабым корреляционизмом, а не предпочитаемый им сильный корреляционизм. С точки зрения ООО, Мейясу пытается совместить несовместимое: объявить вещь в себе бессмысленной, чтобы побороть Канта, а затем снова сделать ее осмысленной, чтобы побороть субъективный идеализм, заявляющий, что за пределами мышления точно ничего нет. Однако в этом вопросе не может быть компромисса. Либо говорить о непознаваемой вещи в себе осмысленно, и тогда мы слабые корреляционисты, либо бессмысленно, и тогда мы идеалисты. Следовательно, сильный корреляционизм – невозможная философская позиция. По-видимому, понимая, насколько сомнительный философский ход он делает, Мейясу по меньшей мере четыре раза утверждает, что сильный корреляционизм – возможная позиция, и это несмотря на возражение, которое он, очевидно, предвидит. Вот эти четыре случая:

1. «У мышления нет средств опровергнуть возможность, что то, что для нас бессмысленно, в себе достоверно. Почему должно быть невозможно то, в чем отсутствует смысл?»[563].

2. «Следовательно, нет смысла претендовать на знание, что противоречие абсолютно невозможно: единственное, что может быть нам дано, – это факт, что мы не можем мыслить ничего противоречивого»[564].

3. «Ничто не может быть названо абсолютно невозможным, даже немыслимое»[565].

4. «Сильную модель корреляционизма можно резюмировать следующим тезисом: немыслимо, что то, что немыслимое, должно быть невозможным»[566].

Трудность, стоящая перед Мейясу, заключается в том, что вопрос не просто в невозможности бессмысленного, а в отношении к бессмысленному одновременно как к осмысленному. Другими словами, если мы присоединимся к Мейясу, временно приняв корреляционистский круг, то высказывания вроде «на столе находится яблоко» и «на столе находится яблоко для меня» не будут ложным и истинным соответственно. Напротив, у обоих высказываний в точности одно и то же значение, ведь, если следовать Мейясу, первое мгновенно превращается во второе. Поскольку в рамках корреляционизма высказывание «на столе находится яблоко» по умолчанию подразумевает, что оно там для мысли, то по своему значению оно ничем не отличается от высказывания «на столе находится яблоко для меня». Строго говоря, это идеализм, ведь сильный корреляционист запрещает нам делать какое-либо утверждение о том, что существует вне корреляции мышление-яблоко, если оно тотчас не схлопывается в утверждение о самой этой корреляции. Мейясу, однако, не хочет быть идеалистом, поскольку хочет иметь возможность делать осмысленные математические высказывания о первичных качествах вещей, независимых от человека. Поэтому на втором шаге он пытается снова считать фразу «вне мышления» осмысленной – ведь не будь она осмысленной, мы бы не могли рассчитывать ни на какую другую философскую позицию, кроме идеализма. Словом, Мейясу использует идеалистический ход против слабого корреляциониста и слабо-корреляционистский ход против идеалиста. Невозможно проблематизировать идеализм, если разговор о вещи в себе вне мышления бессмыслен. Однако как только мы допускаем его осмысленность, мы внезапно снова оказываемся слабыми корреляционистами. Следовательно, позиции сильного корреляциониста просто не существует. Вскоре мы увидим, почему для Мейясу это ужасная проблема, которую он не может преодолеть.