Спелый дождь

Собою не владея,

Всем владею!

Карательною силой войсковой

Я наделён, олигофрен идеи,

Слюдой зрачков, улыбкой восковой.

Под подбородком у меня свеча.

И корчусь я

Настенной тенью зыбкой.

И по стене сползает массой липкой

Культурная гримаса палача.

Куда мы шли? Куда нас завели?

Заплакала... Жива душа-калека!

Шаг первый мой -

Земного Человека.

Последний шаг -

Ничтожества земли.

* * *

Согреваюсь опять я

У белого стылого полымя,

Правым боком припав

К продувному

Судьбы пустырю.

И поёт мне метелица

Голосом дикого голубя.

И с улыбкой замёрзшей -

Не помню уж сколько,

Стою.

Через снежное поле

Теплее ловлю колыбельную.

И хочу, чтоб так длилось,

И ветру шепчу:

«Я дойду...»

И зелёной звездою

Снежинка

66

В ладонь мою белую

Опустилась, как с ёлки,

В опухшем голодном году.

* * *

Вот так и было. Тягомотно. Тошно.

Таков мой путь к Парнасу,

Вот таков:

Цинготный. Голодранный. Беспортошный.

Сквозь золотую россыпь

Тумаков.

Не снится мне:

Без роздыха, без брода

Барахтаюсь, Отчизна, наяву.

Клеймённый сын

Казнённого народа

Жив!

С кляпом в горле

Жив. Ещё живу.

* * *

..................................................

... Не добит, не дострелян,

Железом калёным не выжжен,

И на серость плюю - как плевал,

Но бескровно, смеясь.

И той частью, где сердце,

К Отчизне - уж некуда ближе.

Жизнью битые, гнутые -

Все мы страны сыновья.

Нам шаманили в двадцать

И в сорок:

«Надейтесь. Однажды...»

Никакого однажды.

Мы мчимся, подобно лучу!

Поддержи меня, Родина,

Не лишай меня мужества жажды:

Дострадать, досказать,

Догореть без остатка хочу.

И другим я не стану.

Не желаю средь гнуси и лени

Бить локтями в лицо

И в восторге вопить:

«Все равны!»

Вон они рвутся в зал

Для духовного всеоскопленья.

Раздувается зал,

Достигая масштабов страны.

Мне б себя отыскать.

Отыскать бы себя мне... Поверьте!

От глупцов-погонял

Я, как рикша, под мыслью влачусь:

67

Не в чужой похвале

Наша сущность и наше бессмертье -

В нас, в живых,

В нас самих,

В естестве наших мыслей и чувств.

Я кричу в летаргию эпохи

И в оцепенелость округи:

Мы - родня на Земле.

И Земля нам на время дана.

На Голгофу идущих

Беру я душой на поруки.

Жизнь - одна.

И Любовь.

Кровь - одна.

И Свобода - одна.

В этом трепетном мире,

По сути своей не жестоком,

Осеняю признаньем

Травинки, пичужек, зверьё.

Всех живущих прошу,

На все три стороны от Востока:

Защитите Любовь!

Иль распните меня за неё.

Не добит, не дострелян,

Железом калёным не выжжен,

И на серость плюю -

Как плевал.

Но бескровно, смеясь.

И той частью, где сердце,

К Отчизне - уж некуда ближе.

Жизнью битые, гнутые -

Все мы страны сыновья.

Океаны молчанья

Мчат безмолвия долгого волны.

Для того и живу,

Сквозь глумления чащу дерусь,

Что без этих вот строчек

История будет неполной -

Как без «Мёртвого дома»,

Как без Гоголя странного

Русь...

Пятилеток снега,

Как странички тетрадей в косую,

Мрак листает над тундрой,

Вглядитесь, вглядитесь вокруг -

Там вон дети войны,

Сиротище страны голосует

За «счастливое детство»

Культями обрубленных рук.

(Из поэмы «Агония триумфа»,1993 г.,

см. стр. 245 настоящего издания)

68

СУДЬБЫ МОЕЙ ПОЛЕ

После выхода сборника «Пред-

вестный свет» Миша подсчитал,

что если разделить гонорар на 12

месяцев, то примерно с год, сни-

зив собственные потребности до

минимума, он сможет поддержи-

вать семью без ежедневной отра-

ботки на фабрике. Уволился и пе-

решёл на работу, о которой давно

мечтал - грузчиком в Вологод-

ский филиал Северо-Западного

книжного издательства.

Небольшая зарплата грузчи-

ка плюс пай от гонорара... Далее

возможна книжка в Москве, и

опять как-нибудь перекантуем-

ся. Однако с Москвой оказалось

не просто. Конечно, мы мечтали

о публикациях в гремевших тогда

журналах «Новый мир», «Знамя»,

«Дружба народов»... Помню уди-

вительный совет знатоков: «Сти-

хи должны быть отпечатаны на

хорошей бумаге и без поправок. Иначе и рассматривать не станут».

При всей курьёзности такого требования в нём есть рациональное зер-

но. Это особенно стало заметно в девяностые годы, когда печатные из-

дания наводнили грамматические и стилистические ошибки, совершенно

исчезла редактура, а уж как по радио и телевидению стали выражаться...

Полное неуважение к русскому языку.

Ну, достать хорошую бумагу и с нескольких попыток отпечатать текст

согласно требованиям оказалось не самым сложным. Однако наши пухлые

бандероли продолжали возвращаться с завидной настойчивостью. Хотя и

качество стихов вроде бы не хуже печатаемых, и темы приемлемы...

Однажды Кожинов сказал Мише:

- Твоя судьба - журнал «Наш современник» и издательство «Современ-

ник». В другие лучше не суйся.

(Интересно, что журнал «Молодая гвардия», который для многих счи-

тался созвучным «Нашему современнику», не назывался никогда).

Это можно было понимать так, что между журналами шла внутренняя

распря, и уже своим пребыванием в Вологде, встав под «кожиновское кры-

ло», мы примкнули к определённому лагерю. Ни за что не напечатают у

противников, и наоборот.

Творческой личности раздел вообще чужд. Но для Михаила это име-

ло реальные последствия: в Вологде он оказался в определённой степени

«своим среди чужих, чужим среди своих».