Спелый дождь

Ревёт, пролетая,

Метель над крестами,

Грядут мои дни.

Заметёт добела.

Любовь и печаль,

Я тебя не оставил!

Вся в памяти смертной -

Какой ты была.

* * *

Разбег и равнина!

Ответь,

Где предел тебе,

Воля?

В просторы врываясь,

Года разметав по пути,

Мои табуны

В предзакатном пластаются поле.

Нет власти над ними -

Не смог обратать и пасти.

Вина ль моя в том,

Что прошел по декабрьской дороге,

Не мною придуманной,

С горьким названием -

Жизнь?

73

Прости меня, месяц,

Попутчик полей круторогий,

За раннюю глупость

Тропинку в степи укажи.

И лунно, и звёздно,

И свет из окошка у брода.

Прощально так помню -

Исхлёстанный волнами чёлн...

Стою над обрывом,

Улыбчиво плачу о чём-то:

О раннем,

О позднем,

Да мало ли, друг мой, о чём.

* * *

Пока живёшь, душа, люби -

Холмы в пути или равнина.

Ты не могла хранить обид,

И потому

Сама хранима.

Как травы юные свежи!

Как осени светла усталость!

Так мало остаётся жить.

Так мало

Выстрадать осталось.

* * *

Прошу тебя:

Не зажигай мне свет.

Я жил затем,

Чтоб в хмарь и в смуту,

Когда ни сил,

Ни воли нет,

Встать и зажечь огонь кому-то.

74

В СЕМЬЕ ЕДИНОЙ

Год 1990 для нашей семьи - чёрный. Пер-

вого ноября мы потеряли нашего старшего

сына Глеба. Младший сержант Глеб Михай-

лович Сопин погиб при исполнении слу-

жебных обязанностей в ракетных частях

под Красноярском.

Это был талантливый юноша, любил

людей и был полон страстного желания

утвердить себя в мире. Оставил после себя

художественно-литературное

наследие.

Его ранний уход был чудовищно неспра-

ведливым и ещё раз напоминал: мир - это

стихия, которая бьёт, как торнадо: правых

и виноватых, врагов и своих... Если бы я

верила в Бога, в те дни восстала бы про-

тив него. Если Бог - это и есть природа, то

обращаться (с пожеланием ли, просьбой...)

можно только к себе - туда, где хоть чем-

то в пределах видимости можешь распоря-

диться.

Но человек протягивает руки из своей слепоты разве что до поворота,

и то в ясную погоду:

И гений, освещая только миг,

Предвестит тьму, неведомую прежде.

(Из стихотворения

Михаила 1987 года).

Весной 1991 года могила Глеба оттаяла и требовала подсыпки. Мы с

Мишей таскали землю вёдрами, и он в сердцах сказал:

- Здесь должен был лежать я, а не он.

Потом будет 12 лет попыток издать наследие Глеба, в конце концов

подобие его завета: «Я вернусь! Я всё равно когда-нибудь вернусь!..» -

исполнится. Книга «Четвёртое измерение, или приключения Красной

Шестерёнки, «храброго» предводителя триунэсов» издана. Вот что пи-

шет о ней поэт и издатель Эвелина Ракитская:

«Книга Глеба Сопина - это не просто результат трудов и материаль-

ных вложений семьи, желающей отдать должное памяти погибшего.

Она является высокохудожественным, оригинальнейшим произведе-

нием (вернее, сборником произведений) очень популярного ныне жан-

ра - комиксов для детей и подростков. Однако, в отличие от других

книг этого жанра, «Четвёртое измерение...» - это РУССКИЕ комиксы,

созданные в РУССКОЙ традиции, безо всякого влияния наводнивших

наш книжный рынок и зачастую чуждых русскому читателю героев и

тем. Несмотря на то, что основные персонажи Глеба живут на далёкой

планете, они имеют РУССКИЕ характеры, легко узнаваемы и вызывают

бурю эмоций у читателя... Книга Глеба Сопина - это россыпи остроу-

мия, кладезь доброты, она отличается прекрасным вкусом, с огромным

интересом читается и рассматривается не только детьми, но и взрос-

лыми».

75

А тогда, летом 1991 года, Миша написал стихотворение, посвященное

Глебу - «В семье единой».

Здесь всё не случайно - от традиционного названия до поставленной

в конце точки. Звучит многоголосье. Отец и сын, мать отца и мать сына

меняются местами, голоса то сливаются, то расходятся, как в церковном

хорале; порой непонятно, от чьего имени обращение.

«Мне страшно: а вдруг я неволю живущих живым сострадать?..» - это

отец.

«Я жалуюсь белому полю, чтоб голос мой слышала мать...» Мать отца

или сына? Скорее сына, потому что далее следует: «Мне холодно, мама, я

стыну... Мой голос звучит или нет?» Но это же и отец: «Россия, родимая,

стыну! Метелит в бурьяне быльё». Это отец постоянно обращается к Рос-

сии, у него заметелена биография, а у сына она только начиналась. Но

сын погиб на службе Родине, и его обращение к России тоже можно счи-

тать правомерным.

Потом сын уходит совсем, отец остается один:

«И в снежную тонет пустыню прощальное слово мое...»

Течёт мимо ненужное, чужое многолюдье. На других нет вины, ибо ну-

жен только один - тот, кто никогда больше не откликнется. Последняя

строчка ставит всё на свои места. Хорал пропал, и всё до ужаса стало яс-

ным, как в снежный зимний день при ярком солнце, на которое смотреть

нельзя - получишь ожог сетчатки:

«Убитому жалуюсь сыну на участь живого отца».

В СЕМЬЕ ЕДИНОЙ

Глебу Сопину

Мне страшно: а вдруг я неволю

Живущих живым сострадать?

Я жалуюсь

Белому полю,

Чтоб голос мой слышала мать:

«Мне холодно, мама,

Я стыну.

Мой голос звучит или нет?»

Торжественно. Людно. Пустынно.

Ни слова, ни звука в ответ.

Россия, родимая, стыну!