Спелый дождь

Без этого нельзя понять меня.

Сорок второй. Нас жгут со скарбом всем.

Горят косички, ленточки матросок.

И по живым свинцовый хлещет посох -

Страшней приказа 227*.

И тут я понял: если не осилю -

Конец.

Мундир - пустышка. Лжив. Дыряв.

Пополз... за полумёртвую Россию

Держась руками в жёлтых волдырях,

По чьей-то крови,

По своей скользя.

И с той землёй

Мы больше, чем друзья...

Любовь, Отчизна,

Вождь - пустые звуки

Для тех, кто чтут

Мундир или Указ.

Я Родину свою

Вблизи, вдали

Найду без вас,

Душою, что болит -

* Приказ И. Сталина от 28.6.42, по которому командиры (политработники) рот, бата-

льонов, полков, дивизий, отступившие с боевых позиций без приказа сверху, объявля-

лись предателями Родины. На основании этого приказа в армии были сформированы

штрафные роты и батальоны, которых бросали в наступление под вражеский огонь.

59

Как у солдата отнятые руки.

В окопы - с ней,

В забои и застенки.

Жрал грунт окопный.

Полыхал и зяб.

Скипелись мы -

Как кладка древней стенки:

И подорвав,

Нас разделить нельзя.

* * *

Нет в наших голосах

Идиллий.

В эпоху пряника-кнута

Под рельс звенящий

Мы ходили,

Считая вёрсты и лета,

От севера и до востока

Ни звёзд, ни бирок -

Кто таков?..

По всей дуге судьбы жестокой

Без нас не сыщешь рудников.

Ангарск ли, Куйбышев, Каховка,

Волго-Донская ли вода,

По фотокоровской сноровке -

Другие лица и года.

Мы шли и шли без соцзащиты

Сыны войны, войны иной.

Державным страхом рот зашитый

Мычал проклятьем и виной.

В Усолье мрачном

И у Лены

Под пулемётный говор вьюг

Нам правда

Разрывала вены,

Творя

Историю

Свою.

КОРАБЛЬ

Все ипостаси

Гибельного рока -

Мои:

Пацан-солдат,

Бездомник, тать,

По каторжным и беженским дорогам

Пройдя, я мог на Родину роптать.

Обрубленные руки

Что напишут?

Что мёртвый

60

Докричит издалека?

Работай, медсанбатная строка,

Избавленная жизнью от излишеств.

Прильну к земле -

Мольба со всех сторон:

«Склонись

Над красным

И над тёмным полем,

Оставь себе

В казённике патрон

И в дикость масс

Кричи о мёртвых нас,

Пока храпит

Стреноженная воля».

Исполню всё, что требуете вы,

Гулаговцы,

Бездомники,

Солдаты.

Как пуля в пулю, -

С вами!

Дата в дату -

Прошел по рубежам по болевым.

Все вами недожитые лета

В груди моей не для другого раза.

Я рядом с вами шёл, не по пятам,

По зову сердца шёл,

Не по приказу.

Как колос из земли -

Я весь из вас!

А лира, что ж,

Поэт - он ближе к Стеньке.

Есть те,

Что не уступят мест у касс,

А я своё не уступлю - у стенки.

Так много мыслей,

И одна другой

Полыннее.

Веками так нам пето, -

Как с бубенцом,

Что бьётся под дугой,

Мы свыклись с тем,

Что царь

Убил

Поэта...

Мы в шорах,

Братья,

Милые, мы в шорах:

От кривды,

Не от правды мы седы,

Что бойню порождает лютый ворог,

А грешных судят

Правые суды.

61

Из века в век кочующая мразь

Бьёт чистоту,

Уничтожая нравы.

Девиз дельцов:

Дыши - как в дождик травы.

Иначе - пуля.

Выше не вылазь.

И вот уж мне определяют место:

«Романтизируй. Воспевай прогресс.

Нам о тебе

До донца всё известно.

Мы над тобой цари,

Твой суд и крест».

...Забыв одно,

Что в самый трудный час,

Припав к погостам тайным,

К обелискам,

Гулаговцы,

Солдаты,

Лишь на вас

Равняю путь

Далёкий свой и близкий.

Корабль моей судьбы

Через ненастья

Идёт еще.

И, дерзостью дыша,

Я понял:

Где идея выше власти -

Пригвождена

К распятию

Душа.

Вот почему

В года большой неволи

Хрипящее ронял:

«Ку-ка-ре-ку!

Реку

Грядущую

Свободу-долю!

Ко-пе-еч-ку

По-дай-те

Ду-ра-ку...»

Хрипел -

В карьерный известняк,

Сдыхал,

Со всей страною

Надрываясь вместе.

Но зов мой

На-гора не долетал

Сквозь горизонт

Рудничного созвездья.

62

ШАГ ТРЕТИЙ

Мне всегда нравились стихи Варлама Шаламова - даже больше, чем

рассказы. Подобно прозревающему слепому, он открывает для себя в сти-

хах мир. Сначала на ощупь... Потом вдруг видит на оттаявшей скале цве-

ток, учится распознавать запахи, краски. И вот уже для нас с такой же

силой звучит симфония жизни. В стихах Шаламов именно поэт. А в рас-

сказах - аналитик.

Михаил Сопин прозы вообще не писал, поэт и аналитик в нем сливают-

ся, а с годами аналитик стал преобладать.

Есть ещё один очень важный момент: Сопин пишет на несколько де-

сятилетий позже. Колымский страдалец исторически не мог видеть того,

что открылось последующему поколению. С тех пор общественное созна-

ние ушло далеко вперёд. Уже издан «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына,

раскрыты архивы НКВД...

В конце восьмидесятых двадцатого века в полный голос о лагерях ещё

не говорили, и Московское издательство стихи Сопина на эту тему отмело.

А он входит в неё все глубже. Поначалу это ещё не раскрытие темы - ско-

рее её предчувствие в знакомом песенно-образном строе:

На холме три тополя, три ракиты...

Без весла, без шеста я плыву на плоту...

Но чем круче сворачивает он с освоенной дороги, тем труднее не увяз-

нуть в трясине. Стихи теряют прозрачность, становятся громоздкими, тя-

желовесными, перегружены «непоэтичными» подробностями.

Я уже отмечала удивительную способность Михаила вживаться в про-

шлое. По намёку он способен вновь увидеть пережитое, как на фотографии.

Однажды по запаху огуречной травы в нашем огороде восстановил полно-

стью картину детства, описал, где эта трава росла, как её готовили для еды...

Вот он берёт старое, бросовое, казалось бы, стихотворение, находит