Спелый дождь

Мы с Михаилом не раз рассуждали: его биография настолько уязвима,

что её можно подавать с самых разных позиций, и все будет правда. Захо-

49

чешь осудить - уголовник, алкоголик, шизофреник, трудовая книжка раз-

дута от бесчисленных перемен мест работы. И в то же время - поэт, фило-

соф, интереснейший собеседник, «политпротестант», все дети от общения

с ним в восторге.

Вникать в психологию заключённых мне приходилось в силу обстоя-

тельств. Я неоднократно ездила на поселение, дружба с бывшими аре-

стантами продолжалась в Перми и Вологде. Горько констатировать: ни

у одного из них не сложилась счастливо судьба на воле, хотя нарушений

закона они больше не допускали. Многолетнее обесчеловечивание накла-

дывало отпечаток. Миша мне говорил:

- Никому не посоветую выходить замуж за наших. Среди них нет того,

кто способен составить семейное счастье.

Вот такая жесткая оценка.

(Моя пермская подруга была замужем за Мишиным другом по имени

Леха-Алексей. Когда-то он был осуждён за воровство. Ещё в лагере дал

себе зарок проститься с пороком и выполнил его в течение своей недлин-

ной жизни (погиб от алкоголизма). Но мужем он был никаким. В течение

многих лет отучённый от понятий семьи, так и остался где-то между зо-

ной и мнимой свободой).

Я спрашивала :

- Миша, а ты?

- Я нетипичный.

В отличие от многих других, он был способен к самосовершенствова-

нию, к диалектическому мышлению.

- Мишель, - растерянно говорил ему Леха, - ты же только вчера говорил

одно, а сегодня другое. Ты где настоящий?

(Леха смотрел на Мишу снизу вверх. Он любил друга и знал наизусть

его стихи, был готов преданно следовать за ним куда угодно, но не успевал

«поворачивать». Леха по природе был догматиком).

- И вчера, и сегодня, - отвечал Миша. - Я ищу.

(...Прочитывая рецензии под стихами мужа на сайте «Стихи.Ру», я вре-

мя от времени встречала реплики: «Михаил Николаевич, а почему вы всё

время врёте? Вы где настоящий?» - и тут же вспоминала Леху).

Но главное, что спасало Мишу от обычной судьбы освобождённого по-

сле столь длительного срока заключения - стихи. Еще в Перми я поняла,

что у него бывает только два состояния. Первое - Миша трудоустроен, по-

лучает какие-то деньги, но я их практически не вижу, потому что они всё

равно пропиваются. И второе - Миша в очередной раз уволился с работы,

устроился на диване в маленькой комнате, курит и пишет. Трезвый, варит

борщ и поёт под гитару, прекрасный отец. Естественно, что я постепенно

приходила к выводу: пусть лучше пишет. Но тут возникали мои родствен-

ники:

- Как ты можешь терпеть тунеядца? При двух детях - и не работает!

- Он работает, - отвечала я. - Даже больше, чем я. Пишет стихи.

- Да разве это работа? Он ничего за них не получает!

- Он в этом не виноват. Откуда вы взяли, что у нас человек получает

по труду?

Отношения с родственниками шли на разрыв...

По-своему «мудро» рассуждала подруга:

- К мужу надо относиться как к столу. Вот он стоит посреди комнаты...

50

если не очень мешает, ну и пусть стоит. Тебе от него ничего не надо, но

авось пригодится. Выбросить всегда успеешь.

Я же знала, что без меня, без детей, к которым Миша очень привязан,

он погибнет, сопьётся и я первая этого себе не прощу.

Конечно же, Миша мучился унижением - тем, что нет настоящего зара-

ботка, не может содержать семью. Тем важнее был для него первый при-

личный гонорар за книгу. Он внутренне распрямился. А это сказалось на

всём.

* * *

Над белой бездной бытия -

Глаза, глаза...

Живых и бывших.

Читаю ли,

Молюсь ли я:

Прости, земля,

Меня убивших.

Кипит снегами полынья,

Бьёт по лицу, по синей коже -

Стоит над тундрой

Тень моя,

На сорок лет

Меня моложе.

* * *

Услышь своих, Россия, не отпетых,

Кто не дополз, упал, не додышал.

У демагога - чистая анкета.

Моя - в грязи истории душа.

За всех послушай исповедь мою.

Чуть гарью потянуло -

Мы в строю:

В лесах, в забоях,

Всем напастям вровень

Твои, земля, изгойные, встают,

Чтоб биться до последней капли крови.

Гонимо ль, стыло, голодно ли, минно -

Там мы, уродцы, голытьба, шпана.

К отвергнутым

Закон не шёл с повинной.

То бьёт нас ужас тыла, то война.

Кто чист - в легенды.

Мы - в глухие были.

Все стройки коммунизма -

Наш дебют.

Нацисты не дожгли и не добили -

Простой расчёт:

Свои своих добьют.

Пустое -

Запоздало разбираться,

Умершее, безмолвное будить.

51

Нас не было,

Обугленного братства.

Нас не было.

Победный свет, гряди!

Ликуй, народ:

«Чужой земли ни пяди!»

А мы под марши

Завершим свой круг.

Пусть никогда

Не вспоминают дяди,

Как нам ломали

Наказанья ради

Со смаком

О колено

Кисти рук.

Будь проклят

Век, родители и мы,

Наручники, безумие тюрьмы:

Садистские дознания в подвале,

Где не было мучениям конца,

Где к милости напрасной не взывали,

Под сапогами лопаясь, сердца.

В глуши лесной или на Зуб-горе

В барачные оконца лагерей

Бьёт ханавей*. Хоронит ханавей

Твоих, земля,

Увечных сыновей.

ТРАССА

Бейте, ходики жизни напрасной,

Воскрешайте мой голос и взгляд,

Чтоб в багровом закате

Над Трассой

Мог я вспомнить,

Как гуси летят...

Небо в сине-свинцовой полуде.

Отплясал артбуран, отплясал.

И летят через майский полудень

С поля боя

Надежд голоса:

«Брат-цы, брат-цы...»

Рукав опустелый

Мнёт солдат -