Читаем Спелый дождь полностью

Дефицитом любви и тепла.

Подсобить? Погодим.

На расправу - гуртом, как на вече.

Неизменный наш почерк

Или путеводная нить?

Признак нашей любви -

Неуемная жажда увечий:

Лишь добив до конца,

Начинаем жалеть и щадить.

К вам мой голос, потомки,

Сейчас, в лихорадочном спринте,

Все по той же системе

Ведут словоблуды войну.

Продолжающих жизнь

Заклинаю:

Холопство отриньте,

Чтоб не мыкать сынам

Тягомотную нашу вину.

Однолюбы судьбы,

Огневые солдаты и дети,

248

Забинтованный болью и памятью,

Чтоб не реветь,

Я прощально машу вам, родные,

У края столетья,

Провожая себя

Со штурмгруппой

Идущих на смерть.

4.

Все осмыслить хочу,

Разглядеть сквозь бинты декабрей:

Как героика масс

Превращается в общую робость?

Неужель по команде:

«Зло кончилось! Будьте добрей!»?

Можно вывеску «Рай»

Нацепить на духовную пропасть?

Вот за то, что не слеп по команде -

Стал тенью от века.

Не заплатят семье.

Путь мой жизненный не уследят.

К покаянью души

Я годами иду в свою Мекку

Одиноко и молча,

Как пропавший без вести солдат.

Слышу голос небес.

И молчанье истерзанных всуе,

Колокольные звоны,

Библейскую грусть алтаря.

Слышу вечное:

Да. Побивали камнями безумье,

Топорами, свинцом,

В совершенстве безумье творя.

Так вот нас и мело,

Озверелых от фронта и тыла:

В сорок клятом и в том,

В захлебнувшемся кровью году...

Откровенье - возмездье:

За все, что тогда не добило,

Добивает теперь

У беспамятных масс на виду.

Как тогда в декабре,

Где просил я теплом поделиться:

Но лишь пела метель

Безнадежно, безумно, бело.

В доме смех и вино.

Цвет червонный на праздничных лицах.

В двух шагах от тепла

Смертью белой мне в сердце мело.

И рукой по стеклу я ударил -

Не этим ли спасся?

249

Резкий пьяный фальцет

Бросил свите команду: «Ату!»

Полыхала поземка

По широким по красным лампасам.

Согревалась душа,

Ощущая пинков «теплоту».

Неуютно мне, думы.

Упал бы в декабрь, холодея.

Улыбался... Заискивал...

Я и они - экипаж?!

Разделила сперва,

А потом предала нас идея.

Ну а мы, в свой черед:

Но что выжглось в душе - не предашь.

От снегов, что летят,

Торопясь к нам ко всем на поминки,

От уральских и прочих

Еще не оттаял мой чуб.

Птицы каторжных мест

Плачут вьюгами душ из глубинки.

Дай мне, Господи, силы.

За всех отмолиться хочу.

Иван-чаем крутым

Зацвели наши ахи и охи.

И сегодня любого

О военной шпане расспроси,

Без раздумий ответят:

«Больная гримаса эпохи,

Плаха с колом осиновым -

Место для них на Руси».

Ни конвойного мата над нами,

Ни песьего лая.

Не скули, моя боль.

Не впервые от нас отреклись.

Не нацистам лишь только

Бросали детей на закланье -

За оградой державы

Жрал гулаговский нас реализм.

Если все ворошить

Для рассмотров-реабилитаций...

Надо тысячу лет.

Край и общество братских могил!

Сколько нас перебито

На рынках, в подвалах, у станций,

По закону и без,

На вселенском распутье туги.

Убиенным, гонимым

Открывают вам счет

Эти строки.

И сегодня их памяти вечной

Взметнулся мой стяг:

Не на всех я еще

250

Разослал в белый свет похоронки,

Отгорел в этой жизни

Еще не за всех я бродяг.

Дорогие мои,

Я беспамятством массы стреножен.

Сколько хлама-бездушья

К родному подперло двору?

Те - с хулой, те - с хвалой,

Непреклонною и непреложной.

Ну, вперед, мое сердце!

Не время еще в конуру.

«Непущателей» вой.

Отвоевана самая малость.

Запретителей рев -

Сей багажник копился не год.

Но бреду потихоньку -

Оглобля б в пути не сломалась!

Крут подъем.

Круче спуск.

И арба с перекосом идет.

Нам разбиться - что плюнуть:

Споткнись - и на скальник, под кручи...

Стань - и вспять понесет.

И - взахлест вокруг горла шлея.

Шаг назад -

Произвол.

А по курсу - за тучами тучи.

По зыбучей-по зыбкой

По оползи стежка моя.

Да и только ль моя?

Лишь холопов на той карусели

Не кружит:

Смолкли казни,

Пой, храмная медь.

Скоморошки-стишки,

Чуть от титьки отпав, облысели.

Певунцы-горюнцы,

Без подачки - ни взвыть, ни запеть.

Без команд - ни гу-гу.

Благодать! Похвальба гробовая.

Ну да Бог вам судья,

Уж чего уж там, пой - кто о чем.

Нет без волюшки вольной,

Нет песни.

Рабыня - бывает.

Вот тогда из удушья

Придет Емельян Пугачев.

Связь времен - пыль времен.

Кроны жрут свои древние корни

И безумьем созрев,

Ядовитые мечут плоды.

И цепами, цепами бьют нежных

251

Стада непокорных -

Перекатное поле

Дубасит оседлых под дых.

5.

За недолю и волю,

За бред многовечных туманов

Перепуталось все:

Москали. Голодрань. Казаки.

Каждый в землю ложился -

За землю,

За жизнь - без обмана,

За единственную - до захлеба -

Штыками в штыки.

Где истоки мои?

Частью вытравлены, частью помню:

Мои предки - оттуда,

Где пелось и плакалось всласть.

Разливался «максим»,

Гоготали махновцы, как кони,

Башлыки с головами

Разбив о советскую власть.

Ради вдовьих платков?

Я по траурным по полушалкам -

Семь дедов, подсчитал,

Семь дедов моих в землю легло.

Я же плоть их и кровь,

Безысходно, и тяжко, и жалко.

Отпалили друг в друга.

Отпластались - клинки наголо.

Что осталось от вас?

Темный парус над общей недолей.

И сидит здесь душа моей памяти -

Псом, на цепи.

Отгуляло

Слепое

И Дикое

Ты, Гуляй-Поле.

Сорок тысяч коней

Разметали свой прах по степи.

Всех разгваздала сила,

Что в гетры и липы обута.

За моря укатили помещики, баре, князья.

Угнетенье, оно ведь всегда

Разрешается бунтом.

Без свободы, без правды горючей

Народу нельзя.

Озвереет душа.

Истребляется в ней все, что чутко.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Основы физики духа
Основы физики духа

В книге рассматриваются как широко известные, так и пока еще экзотические феномены и явления духовного мира. Особенности мира духа объясняются на основе положения о единстве духа и материи с сугубо научных позиций без привлечения в помощь каких-либо сверхестественных и непознаваемых сущностей. Сходство выявляемых духовно-нематериальных закономерностей с известными материальными законами позволяет сформировать единую картину двух сфер нашего бытия: бытия материального и духовного. В этой картине находят естественное объяснение ясновидение, телепатия, целительство и другие экзотические «аномальные» явления. Предлагается путь, на котором соединение современных научных знаний с «нетрадиционными» методами и приемами способно открыть возможность широкого практического использования духовных видов энергии.

Андрей Юрьевич Скляров

Культурология / Эзотерика, эзотерическая литература / Эзотерика / Образование и наука
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология