Читаем Спелый дождь полностью

Для кого-то -

Как пух тополей, невесом.

Для тебя -

Прорасту на забытых покосах,

Прошумлю в небеса

Пожелтевшим быльём,

Что любил я страну,

Где кричал безголосо

От ее доброты

И печалей ее.

* * *

Я живу - как во сне.

Я уйду - словно снег...

В первый раз обману

И тебя, и себя,

Что с дороги свернул

В неоглядных степях,

Что бродил-колесил

По родимым местам,

По великой Руси

И в дороге устал,

Что душой я не здесь:

Далеко, высоко!

А в глазах -

Эта резь

От зыбучих песков.

А искал я одну

В своей жизни весну,

Но теперь отдохну,

Ненадолго усну.

Я прожил - как во сне,

И уйду - словно снег,

Как уходят ручьи

Вешним полем ничьим...

243

* * *

Капель роняют провода.

Последний лист пожух.

Во след размывшимся годам

Я слова не скажу.

Войдя в заснеженную муть,

Под стать моей судьбе,

Я молча руку подниму -

Туда, где нет небес.

За то, что дальний звёздный свет

Мне столько лет не гас.

За то, чего в помине нет -

Снега, снега, снега.

Из глубины,

Где нет минут,

Нет света, нет огня,

Живущим -

Руку протяну

Туда -

Где нет меня.

244

АГОНИЯ ТРИУМФА

ПОЭМА

1.

Да, есть страх,

Есть ответственность:

Вдруг я о чем-то забуду,

А потом обленюсь,

А в душе, в глубине - отрекусь!

В безымянных степях

Голубые глаза незабудок

Тех, с кем хлеб я делил.

Откажусь - не прощай меня, Русь.

Здесь я в детстве летал!

И в нежнейшем ракитовом лепете

Есть мой радостный голос.

Так больше теперь не поют.

Злые силы меня превратили

В ослепшего лебедя

И пустили на волю,

Навек осквернив мой уют.

Запах желтых ракит...

Перед вечными, может, метелями...

Мой загубленный край,

Все изведав, меня ты поймешь!

Для кого над землей,

Окантованной пихтами-елями,

Знаки тайные пишет,

Шипя по периметру, дождь.

Провожая в полуночь,

Сычи мне вослед чутко охнули.

А потом далеко-далеко,

Будто выплеск крыла,

Прошумело, прошло,

Словно дождь за железными окнами:

То ли сон, то ли явь.

Может быть, это жизнь и была?

Время желтых ракит.

Как мы поздно становимся мудрыми,

Так нелепо приветствуя

Мыслей не наших полон.

Лики храмов бревенчатых,

Вслушайтесь в голос заутрени:

Возвратилась душа моя к вам,

На последний поклон.

Отрыдать, отмолиться

За всех и за все.

Вы ведь знаете:

Вечность неба и воля,

И крылья спасали меня.

А глухие сердца

245

Не сумели расправиться с памятью -

Чем я жил и живу,

Буду жить до последнего дня.

Через тысячи мук,

Через множество лет ожидания,

Через тундровый наст

Сердце чуяло травный укос...

Не казни - не зови меня

В близкое давнее-давнее,

Где так нежно и жутко,

Так легко и так тяжко жилось.

2.

Тени снов - ребятишки,

Под радугой - солнечнотелые!

Поразительность вечности.

Миру - ни края, ни дна.

Облака над горой

Развернулись хоругвями белыми.

Поезд, в вечер въезжая,

Дал голос у Песочина.

Ах ты, прошлое,

Степь моя - тропка, бегущая ровненько.

Загоришься, закорчишься -

Стали лицом мы к войне.

И кусками, стоп-кадрами

Рвется и крутится хроника,

Черно-белая лента

Моих полыхающих дней.

И осталась за кадром

Изба, где певали по вечеру

Серебром голосов

О замерзшем в степи ямщике.

Я бежал под навес,

И лошадкины губы доверчиво,

Согревая теплом,

На моей замирали щеке

Перед тьмой грозовой...

Смолкла песня.

И лязгнули траками.

Взрыв округу потряс:

Рухнул храм.

Пала пыль по росе.

И пошла моя жизнь по околицам

Да буераками,

От казенных вожжей

Резко взяв стороной от шоссе.

Сорвалось, промело...

Сколько лет было лютых и снежных!

И ловил я в снегах

Позывные из детства: «ку-ку»...

246

И у печки в бараке

Полынная блазнилась нежность -

Как в далеком былом

Яровой стебелек на току.

От звонка до звоночка

Оттопал, проползал, проехал -

Сиротой беспризорной,

Разгвазданный болью войны.

Отпусти, отпусти,

Не зови меня.

Черное эхо,

В две ушедших навек,

В две навек дорогих стороны.

3.

Я едва согреваюсь

У вьюжного белого полымя,

Правым боком припав

К продувному судьбы пустырю.

И поет мне метелица

Голосом дикого голубя,

И с замерзшей улыбкой -

Не помню уж сколько, стою.

Где вы, други мои,

Беспризорная вольница пашен?

Между детством и старостью

Вбуханы годы - не в счет.

Перед жестким законом

Уж больше руками не машем,

Лишь

Меч времени

Головы белые наши сечет.

Все плотнее метель.

Все теплее ловлю колыбельную...

И хочу, чтоб так длилось.

И ветер прошу:

«Ты подуй».

И зеленой звездою

Снежинка в ладонь мою белую

Опустилась, как с елки,

В туманно-буранном году.

Так вручила мне Родина

Чашу надежд и страданий.

И сказала без слов:

«По делам твоим, сын мой, испей -

За добро, за расправу

Над братьями и над стадами,

За дурман родников,

За хлеба ядовитых степей».

Экипажи России,

Во мне еще кровь не остыла.

247

Поднимаясь, быть может,

На свой предпоследний бросок,

Салютует вам, братья-славяне,

Поэт, смертник фронта и тыла!

Сердцем к сердцу - я с вами,

К виску прижимая висок...

Перепахано траками жито.

И рваное солнце.

Минометные взрывы

Отсекают подходы к холму.

Нервной цепью, без крика,

Сутулясь, бегут рокоссовцы.

Бьют лениво МГ

По последнему...

По одному.

Вот за вас пил сырец

Я, пацан, на расстрелянном поле.

Все в груди. С этим жить мне

До точки, до смертного дня.

За Победу, солдаты!

Я знаю:

Не выйдет без боли.

За Победу,

Солдаты,

Со мною и после меня.

Так и только - на равных,

Без скотско-лакейской морали:

Самокруточка-«сорок»,

По фляге глоток - пополам.

Нас по поздней морали

Не раз и не два обокрали

Грязью чистых анкет,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Основы физики духа
Основы физики духа

В книге рассматриваются как широко известные, так и пока еще экзотические феномены и явления духовного мира. Особенности мира духа объясняются на основе положения о единстве духа и материи с сугубо научных позиций без привлечения в помощь каких-либо сверхестественных и непознаваемых сущностей. Сходство выявляемых духовно-нематериальных закономерностей с известными материальными законами позволяет сформировать единую картину двух сфер нашего бытия: бытия материального и духовного. В этой картине находят естественное объяснение ясновидение, телепатия, целительство и другие экзотические «аномальные» явления. Предлагается путь, на котором соединение современных научных знаний с «нетрадиционными» методами и приемами способно открыть возможность широкого практического использования духовных видов энергии.

Андрей Юрьевич Скляров

Культурология / Эзотерика, эзотерическая литература / Эзотерика / Образование и наука
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология