Спэнсер Коэн. Книга 3

— Он покончил с собой, потому что был геем?

Слезы хлынули из глаз Льюиса.

— Нет. Он умер, потому что благодаря нашим родителям чувствовал себя никчемным и грязным. Всякий раз, когда они толкали очередную, полную ненависти речь о том, что делает мужчину мужчиной… Должно быть, это его убивало.

— Ты знал, что он был геем?

Льюис покачал головой.

— Нет. Он мне не говорил. У него была девушка, по крайней мере, я так считал. Мы все считали. — Он вытер лицо руками. — Но оглядываясь назад, я могу сложить два плюс два. Вижу, как его передергивало, или как напрягалась челюсть, или его глаза… Вижу, как отчаянно он сопротивлялся.

Он запрокинул голову и в попытках подавить эмоции, глядя в небо, простонал.

— Когда ты уехал…

— Когда меня выкинули, — внес я поправки. — Выбор был не мой.

Он поднял руку.

— Прости. Когда тебя выкинули, он тяжело это воспринял. Очень тяжело. То есть нам обоим было нелегко, но ему в особенности. Мне казалось, он расстроился из — за того, что родители разделили нашу семью. Но ему было двенадцать. Он уже осознавал, что его привлекали парни, и был до чертиков напуган, что родители и его вышвырнут.

— Они бы не поняли.

Льюис медленно покачал головой.

— Нет. Даже прочитав то, что он им написал, они все равно не понимают. Они считают, что так для него лучше… — По его щекам вновь покатились слезы. — Ненавижу их, Спэнсер. Ненавижу.

Я его обнял и, пока он плакал, не отпускал. Он отстранился и, стиснув челюсти, зарычал.

— Как же я зол. Я в бешенстве из — за тебя. И в гневе из — за Арчи.

— Я тоже. Долгое время я злился, обижался и пребывал в растерянности. Так и есть до сих пор, и я никогда их не прощу. Но я не смог бы себя изменить.

— Ты и не обязан, — ответил он. — Они должны любить тебя таким, какой ты есть.

Родители обязаны любить своих детей, так ведь?

— Думается мне, что да.

Надув щеки, Льюис выдохнул.

— Знаешь, что бесит меня больше всего? Люди жалеют наших родителей. Они говорят всем, что ты был неблагодарным подростком, несчастным богатеньким ребенком, которому не приглянулось жить по правилам. Ты в состоянии в это поверить? А насчет Арчи им все сочувствуют. Какие они бедненькие. — Он гневно затряс головой. — Это их вина. Все, что случилось с нашей семьей, — их вина.

— И что ты будешь делать? — скрепя сердце, поинтересовался я. — Полагаю, ты работаешь в компании.

Он кивнул.

— Могу я быть полностью с тобой честен?

— Конечно.

— Я собираюсь выждать удобный момент. Старика ждет сердечный приступ, и когда это случится, я, как единственный оставшийся сын семейства Коэн, с радостью займу его место в драгоценнейшей фирме «Коэн и сыновья». Потом я отменю все пожертвования, которые в течение многих лет он делал всем этим религиозным политиканам, и перенаправлю на благотворительные акции для геев, и каждый цент будет посвящен моим братьям. — Он нервно выдохнул. — И он ни черта не сможет поделать.

— Ты бы так сделал?

— С радостью. И какие бы дивиденды я ни получил, мы делим их пополам. Спэнсер, ты должен понять: что бы я ни получил по завещанию, мы все разделим пополам.

Я от всего сердца улыбнулся.

— Я признателен, но в этом нет надобности. Я не жажду их денег. Они мне не нужны. Все необходимое мне оставила тетя Марви, а больше мне не потребуется.

Он задумчиво кивнул.

— А я — то раздумывал, чего старик так бесился. Несколько недель он был мертвенно — бледным.

Я захохотал.

— Это объясняет полученный мной приказ о запрете противоправных действий.

Он побелел.

— Что?

— Год назад приезжал Арчи и передал мне письмо.

Льюис пристально на меня посмотрел.

— Он не упоминал письмо. Не удивительно, что отец с такой легкостью его отпустил.

— Он говорил, что виделся со мной?

— Да. Сказал, что ты не стал с ним общаться. Сказал, что ты в нас не нуждаешься.

Я покачал головой.

— Льюис, не было ни дня, чтоб я в вас не нуждался. А когда он появился, я был в полнейшем раздрае. Думал, он приехал для того, чтоб попытаться все уладить. Но нет. Вел он себя неуклюже и нервно, будто не знал, что сказать. Протянул мне письмо и ушел. Я пытался вынудить его заговорить. Попробовал догнать…

Льюис похлопал меня по плечу.

— Знаешь, что я считаю? Думаю, он приехал с целью удостовериться, что сможет справиться самостоятельно. То есть если у тебя все отлично, значит, и у него может сложиться так же.

Слишком о многом предстояло поразмышлять.

— Может быть. Встретившись со мной в ЛА, он так ничего и не сказал. — Я старался разложить все по полочкам в голове. — Жаль. Если б он сказал хоть слово, я сумел бы его заверить, что все будет хорошо. Он мог бы остаться со мной. Я сделал бы что угодно.

— Нельзя себя винить, — произнес Льюис, словно только эта отвратительная истина и была ему известна. — И себя я не могу винить. Я не осуждаю Арчи за то, что он сделал.

Мне жаль, что он так поступил. Боже, почему он не рассказал мне о своей гомосексуальности? Если б он сознался, я б тоже его заверил, что все будет хорошо.